Изменить размер шрифта - +

  Каким же холодным кажется рождественский снег без тебя. И даже тепло очага почти не согревает, а лишь напоминает о страстном желании вновь увидеть тебя рядом. Я люблю тебя. Как же я люблю тебя.
  Я не знал, почему это письмо так влекло меня и какой смысл оно несло. Кого называли «любовь моя»? Писала ли его Мэри? Судя по дате, письмо было написано почти за двадцать лет до смерти ее мужа. Я вернул письмо в шкатулку, опустил крышку и застегнул ремешки. Музыка больше не звучала. Я покинул чердак и вернулся в кровать, размышляя о содержании письма. Вопросы о том, как и почему рождественская шкатулка вдруг оказалась музыкальной, так и остались без ответа.
 Наутро я рассказал о случившемся жене, которая выслушала меня без особого интереса.
 — Скажи, ты ничего не слышала ночью? — начал я. — Никакой музыки?
 — Нет, — ответила Кери. — Ты же знаешь, я крепко сплю.
 — Но это очень странно, — сказал я, качая головой.
 — Ты услышал музыкальную шкатулку. Что тут странного? — удивилась жена.
 — Если бы музыка доносилась из другого помещения, я бы не удивился. Но музыка играла с чердака. К тому же у музыкальных шкатулок иной принцип действия. Они начинают играть, когда их открываешь. А эта при открытии, наоборот, прекратила играть. Но самое удивительное, что я не обнаружил ни малейшего намека на какой-либо механизм.
 — А может, музыка связана с твоим ангелом? — поддразнила меня жена.
 — Может, и так, — отрешенно ответил я. — Или я стал свидетелем мистического явления, обычной логикой необъяснимого.
 — Но откуда ты знаешь, что музыка звучала из шкатулки? — спросила моя скептически настроенная жена.
 — Просто уверен в этом, — ответил я и взглянул на часы. — Черт побери, так и опоздать недолго! А мне сегодня открывать.
 Я накинул плащ и направился к выходу.
 — Постой, — задержала меня Кери. — Разве можно уходить на работу, не поцеловав Дженну?
 Я торопливо вбежал в детскую.
 Дженна сидела на полу и что-то вырезала детскими ножницами с закругленными краями. Вокруг валялись обрезки бумаги.
 — Пап, ты поможешь мне правильно вырезать? — спросила она.
 — Не сейчас, дорогая. Я опаздываю на работу.
 Уголки Дженниных губ печально опустились.
 — Я помогу тебе, когда вернусь домой, — поспешно добавил я.
 Я поцеловал застывшую Дженну, выскочил из дому, едва не забыв приготовленный Кери ланч, и поехал по серым слякотным улицам туда, где находилась наша фирма.
 * * * Мэри вставала рано. На холодном голубом зимнем небе едва появлялись первые краски зари, а она уже выходила в большую гостиную, садилась в роскошное мягкое турецкое кресло, подвигала ноги к огню камина и раскрывала Библию. Третью, с которой не расставалась. Этот ритуал насчитывал несколько десятков лет, но Мэри точно помнила день, когда он начался. Как она объяснила Кери, чтение Библии в большой гостиной было «утренней прогулкой для ее духа».
 В предрождественские дни она обычно читала Евангелия — те места, где рассказывалось об обстоятельствах рождения Иисуса и самом рождении. Как-то утром, воспользовавшись тем, что Кери была занята, в гостиную забрела Дженна.
 — Доброе утро, дорогая, — приветствовала ее Мэри.
 Дженна замерла в дверях. Она была в своей любимой красной фланелевой ночной рубашке. Оглянувшись по сторонам, Дженна бросилась к Мэри. Та крепко обняла малышку.
 
— Ты что читаешь? Сказку? — поинтересовалась Дженна.
 — Рождественскую сказку.
 У Дженны заблестели глаза. Она взобралась к Мэри на колени и принялась листать тяжелую книжку, надеясь увидеть там картинки с изображением Санта-Клауса, едущего на оленях.
Быстрый переход