|
Гарри вскинул голову и провел пальцем по подбородку. Это был характерный его жест, означающий, что он настроен по-боевому. - Да, - отозвался он. - Я очень рад, что наконец-то приехал.., домой, - помолчав, с нажимом сказал он. 2 - Видимо, я всегда был большим грешником, - признался Симеон Ли. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, и задумчиво поглаживал пальцем высоко вскинутый подбородок. Перед ним танцевали языки ярко разгоревшегося пламени, а рядом, держа в руке маленький экранчик из папье-маше, сидела Пилар. Она то прикрывала им лицо от жаркого огня, то обмахивалась, точно веером, округлым жестом изгибая руку в запястье. Симеон смотрел на нее с удовольствием и продолжал говорить, скорее самому себе, но явно воодушевленный ее присутствием. - Да, - повторил он, - я был грешником. Что ты на это скажешь, Пилар? - Монахини говорили, что все мужчины грешники, - пожав плечами, отозвалась Пилар. - Поэтому и нужно за них молиться. - Но я был более грешен, чем остальные. - Симеон засмеялся. - И знаешь, совсем не жалею об этом. Нет, я ни о чем не жалею. Я получал удовольствие от жизни... От каждой ее минуты! Говорят, что, когда становишься старым, приходит раскаяние. Чепуха! Я ни в чем не раскаиваюсь. Ну так вот: грешил я с размахом, нарушал все заповеди разом! Обманывал, воровал, лгал... Да! И женщины! Их у меня было столько... Мне кто-то рассказал на днях об арабском шейхе, у которого была охрана из сорока его собственных сыновей, причем все они были приблизительно одного возраста. Целых сорок! Насчет сорока не знаю, но держу пари, что тоже мог бы составить себе немалую охрану, если бы разыскал всех своих незаконнорожденных отпрысков! Ну, Пилар, что ты на это скажешь? Здорово я тебя ошарашил? - А почему это я должна быть ошарашена? - искренне изумилась Пилар. - Мужчин всегда тянет к женщинам. И моего отца тоже тянуло. Потому-то жены так часто несчастливы, и им ничего не остается, как только ходить в церковь молиться. Старый Симеон нахмурился. - Я тоже сделал Аделаиду несчастной, - еле слышно, как бы самому себе пробормотал он. - Господи, какой она была хорошенькой, когда я женился на ней, сама беленькая, щечки розовые! А что потом? Вечно ныла и плакала. В мужчине, когда его жена постоянно в слезах, просыпается дьявол... У Аделаиды был слишком мягкий характер - вот в чем беда. Если бы у нее хватило духу со мной спорить! Но она ни разу даже не пыталась. Когда я женился на ней, то искренне верил, что угомонюсь, оставлю прежние привычки, что у нас будет семья... Он умолк и долго-долго смотрел в огонь. - Семья... О Господи, разве это семья? - вдруг зло рассмеялся он. - Ты только на них посмотри! Ни одного внука, некому продолжить наш род! Что с ними? Ведь в их жилах течет и моя кровь, а? Ладно, внука, но ведь и сына стоящего, не важно, законного или незаконного, тоже нет. Вот, например, Альфред. Господи Боже, да на него ведь тошно смотреть! Вечно уставится своими по-собачьи преданными глазами.., все готов стерпеть, лишь бы мне угодить. Ну не дурак?! А вот его жена Лидия... Лидия мне нравится. У нее есть характер. Но она меня не любит. Нет, не любит, хотя и ладит со мной ради своего дурачка, - Он взглянул на сидящую рядом девушку. - Запомни, Пилар, на свете нет ничего более скучного, чем рабская преданность. Она лукаво улыбнулась. А он продолжал, согретый присутствием этой воплощенной юности и женственности: - Ну а Джордж? Что такое Джордж? Ничтожество! Холодный слизняк! Напыщенный пустозвон, безмозглый, да к тому же скупой! Дэвид? Дэвид всегда был глупцом. Глупцом и фантазером. |
