|
Здесь погибло столько людей. Столько людей… — Ее голос пресекся, и она прижалась лицом к его плечу. — Шахта отняла жизнь у кого-то еще, к кому вы чувствовали особую привязанность? — тихо спросил он. Сначала она ничего не ответила, в тишине слышалось лишь журчание воды, потом, запинаясь, произнесла: — Когда-то… в ранней юности… я встречалась с парнем. Мне было тогда всего пятнадцать, а Айвору — на год больше. Но мы испытывали друг к другу нежность, мне все время хотелось смотреть на него, а ему — на меня. Это была первая, робкая влюбленность. Иногда, выйдя после службы из молельни, мы разговаривали — на общие темы, боясь, что кто-нибудь догадается о наших чувствах… Увы, им не суждено было окрепнуть и стать более зрелыми: в шахте произошел взрыв газа. Айвор сгорел заживо, — содрогнувшись всем телом, с горечью закончила Клер. Выросший в долине Никлас не раз наблюдал невинную страсть depebemqjhu парней и девушек, которые нашли своих суженых. Какой- нибудь циник мог бы сказать, что в основе подобных отношений кроется простая животная похоть, но Никлас знал, что это не так. Достаточно было вспомнить, как Оуэн ухаживал за Маргед: с самого начала влюбленных окружал такой сияющий ореол немного нелепого, наивного, но искреннего взаимного обожания, что Никласу порой бывало больно видеть их вместе. Он завидовал, потому что сам никогда не был настолько невинным. В пятнадцать Клер наверняка была такой же, какой была в этом возрасте Маргед, — с чистой душой и преданным сердцем. Был ли юный Айвор достоин этого дара — её первой любви? Клер никогда этого не узнает, как не узнает, был ли он способен предать её, — потому что он умер, когда их любовь ещё только расцветала, тая в себе бесконечные возможности… С той самой минуты, когда они подошли к шахте, Никласа одолевало желание немедленно защитить Клер от грозящих со всех сторон опасностей, но он подавлял в себе эти порывы. Теперь же он перестал бороться с собой и сделал единственное, что было сейчас в его силах, — попытался хоть как-то утолить её печаль. — Вы очень смелая, — прошептал он и, наклонив голову, провел губами по её мокрой щеке. Когда их губы встретились, Клер тихо, удивленно вздохнула, и её голова опустилась на плечо Никласа. В отличие от прохладной щеки её уста были волнующе горячи. Держать её в воде было нетяжело, она казалась легкой и податливой. Там, где их тела прижимались друг к другу, мокрая одежда смялась и нагрелась, создавая ощущение, будто это соприкасается обнаженная плоть. Клер, похоже, не возражала, что его бедро очутилось между её бедрами, а её груди были крепко прижаты к его груди. Вначале его поцелуй был простым — только прикосновение сомкнутых губ — и почти братским. Но в желании, которое она в нем возбуждала, не было ничего братского. Для пробы он слегка разжал губы — и тотчас её губы тоже раскрылись, и их дыхание смешалось. Ободренный, он коснулся её губ языком. Клер вздрогнула, и на одно мучительное мгновение он испугался, что сейчас она скажет: «Довольно», — и окончит этот поцелуй. Но вместо этого её язык робко коснулся его языка, а руки стали легко-легко поглаживать его спину. Вкус у неё был сладкий, как у летнего вина. Он понимал, что это безумие — чувствовать такое жгучее, неукротимое желание сейчас, когда им грозила смерть, однако на один шалый миг он забыл обо всем: о воде, о непроглядной тьме, об опасности их положения. |
