Тут ее невежество в области искусства, надо
сказать, беспрецедентное, и в то же время ее увлечение безвкусицей не играли никакой роли. Это также не мешало Мартине одеваться с большим
вкусом и к тому же на гроши. Даниель благоговел перед непостижимостью Мартины, полной для него тайн... Подумать только, ведь в самой природе
Мартина тоже искала лишь безукоризненное: небо, солнце, луна, дальние горизонты нравились ей тем, что расстояние скрадывает все возможные
изъяны.
— А как же, — спросил ее Даниель однажды в маленькой деревенской гостинице, в их комнате, которую солнце, проникая сквозь закрытые
жалюзи, делало полосатой, похожей на зебру, — как же ты, любя одни только безукоризненные вещи, можешь мириться с мозолью у меня на ноге?
— А кто тебе сказал, что я мирюсь?..
С Мартиной надо было держать ухо востро, задашь вопрос невпопад — сразу нарвешься на неприятный ответ. Даниель лежал голый на шершавых
гостиничных простынях и ногами упирался в прохладные металлические прутья спинки кровати. Ему стало смешно. Ну и Мартина — ей палец в рот не
клади! Она, тоже голая, спокойно лежала рядом с ним, несколько отстранившись,— слишком жарко было в этот знойный июньский день. Внезапно Даниель
перестал смеяться.
— Значит, — сказал он, — если я облысею... или обзаведусь брюшком... или попаду в аварию, или если разразится война и я вернусь домой
калекой...
— Ты... — Мартина еще немного отодвинулась от него. — Ты — начало и конец. Даже если ты вываляешься в нечистотах... я отмою тебя.
Этот короткий разговор все решил. Даниель был романтиком, ученым, но вместе с тем — крестьянином. Недаром время от времени появлялся у
него этот мечтательно-невозмутимый взгляд, взгляд простосердечной невинности, устремленный куда-то вдаль и в то же время пристальный, терпеливый
и покорный — взгляд ученого, склонившегося над микроскопом, крестьянина, работающего на своей земле. Этот взгляд выявлял внутреннюю сущность
Даниеля; как и его предки-крестьяне, он строил жизнь прочно, воздвигал стены из крепкого дуба, из огромных балок... Любовь Мартины была
неистребима, прочна, как материал старинных построек.
Значит, встречаются еще анахронические страсти? Никто не искал в судебных архивах ответа на этот вопрос. Да и к чему искать ответ в
статистике преступлений? Страсть не измеряется преступлениями... И все же всепоглощающая страсть Мартины наводила на мысль о преступлении. Это
не серийная страсть, не предмет фабричного производства, она сделана не из пластмассы. Вот почему все слова говорили о глубине страсти, темной,
как ночь, предательский мрак которой заслоняет опасные глубины.
Мартина держалась у входа в ночь, на опушке дремучего леса, завлекая туда путника, маня его за собой... Даниель последовал за ней, ведь
он был мужчиной.
Х
Мечты по дешевке
Мадам Донзер плакала. От облегчения, от избытка чувств. Вот уж год, как это продолжалось; весь дом изнывал под тяжестью тайны, которая ни
для кого не была тайной, под тяжестью молчания о том, что было известно всем троим: Мартина жила с Даниелем Донелем. Она даже и не думала
скрывать это. Просто предупреждала, когда собиралась обедать вне дома, что намерена вернуться поздно или вовсе не придет ночевать, а утром
пойдет прямо на работу. |