- На кладбище был, - сказал Гринь тихо.
Мать посмотрела почти испуганно. Ничего не сказала.
- На кладбище был. У отца на могиле.
Мать тяжело наклонилась. Вытащила из сундука сверток, встряхнула: полотно для пеленок. Желтоватое, тонкое, много раз стираное.
Гринь стиснул зубы.
Налететь. Ударить. Схватить за волосы, волоком протащить через всю комнату, выбросить в сугроб…
Мать перевела дыхание; живот ее явственно выпирал, и Гринь вдруг с ужасом понял, что он заметно вырос - всего за два дня!
- Когда братишку мне подарите? - спросил Гринь чужим каким-то, заскорузлым голосом.
Мать отвернулась.
- На будущей неделе жди.
- На будущей неделе?!
Мать бережно разбирала старые вещи. Развешивала на крышке сундука.
- Ох, вражье отродье, - тихо-тихо застонал Гринь. - Быстро же вы его выносили… Ровно крысенка!
Мать на секунду приостановилась - и снова взялась за дело, и руки ее двигались ловко, быстро, такие знакомые руки…
- Вражье отродье! - крикнул Гринь, поднимаясь. - В прорубь за ноги выкину! Коли хотите, чтобы жил ваш ублюдок - ступайте из батьковой хаты, чтобы духу здесь…
Занавеска над печью откинулась. Выглянули раскосые, с желтым блеском глаза; против ожидания, Гринь не испугался. Наоборот - при виде исчезника, греющего бока на отцовской печи, подступающие слезы разом высохли:
- Вот как, значит. Значит, так…
Он шагнул к двери, пинком распахнул, впуская в хату кисловатый запах сеней:
- Вон. Из батькового дома… Пошли вон!
Мать застыла у своего сундука. Скомкала Гриневу детскую рубашечку, уткнулась в нее лицом.
Исчезник свесил ноги с печи. Он был бос, на правой ноге четыре пальца, на левой - шесть.
Спрыгнул на пол. Сейчас, при свете, он не казался таким страшным - длинные глаза близоруко щурились, черные собачьи губы были странно поджаты: не то свистнуть собирался исчезник, не то плюнуть.
- Не боюсь! - сказал Гринь, чувствуя, как дерет по шкуре противный мороз. - В скалу свою забирай ее… В скалу, где сидишь! Там пусть нянчит пащенка своего!
Рука исчезника протянулась, казалось, через всю комнату. Четыре длинных пальца ухватили пасынка за горло, и свет для Гриня померк.
Темнота.
Рио, странствующий герой
Ливень едва прекратился - а тучи сгущались опять, и ясно было, что нового дождя не миновать.
По улицам бродили подметальщики с метлами из мочала. Аккуратно очищали мозаику от принесенного водой песка, от жидкой грязи. Толку в их труде было немного - когда дождь польет снова, очищенные мозаики вновь затянутся грязью; тем не менее подметальщики с упорством, заслуживающим лучшего применения, бродили и бродили, мели и мели…
Несколько часов я потратил на блуждание по городу. Относительное безлюдье позволяло разглядеть мозаику без помех; я шел, смотрел попеременно под ноги и по сторонам, добрался до предместий, миновал несколько кварталов, повернул опять к центру… Мозаика интересовала меня все меньше и меньше.
Если на улице вам попадется дом, когда-то богатый, а теперь обедневший, если вы встретите заброшенную кузню или пострадавшую от пожара лавку - ничего особенного не придет вам в голову, в большом городе нередки и взлеты, и несчастья. |