– Да, я должен обчистить клиента до нитки, но когда нужно проявить жесткость на деле, совесть не позволяет мне этого сделать. И не говорите мне ничего. Вы и сами такой.
– Не скажи, между нами есть разница. Мне очень неприятно напоминать тебе об этом, но у меня есть деньги. Много денег. И я могу позволить себе такую роскошь, как совесть. И поверь мне: это очень дорогое удовольствие.
Аргайл помрачнел еще сильнее. «Ничего, – размышлял, глядя на него, Бирнес. – Иногда бывает полезно выслушать правду. Давно нужно было поговорить с ним». Он был очень высокого мнения об этом молодом человеке и по-своему любил его, однако считал необходимым спустить начинающего дельца на грешную землю и научить жить в жестких и порой жестоких условиях реальности.
– Ты боишься посмотреть в лицо фактам, Джонатан, – отеческим тоном продолжил он. – Ты любишь клиентов и любишь картины. И то и другое редко встречается среди дельцов и совершенно не помогает продавать картины. Твоя задача – как можно больше взять и как можно меньше дать взамен. Если ты что-то узнал – держи информацию при себе. Не надо кричать, что Шарден – не Шарден; пусть этим занимаются историки и знатоки; твое дело сторона. Нужно в конце концов сделать выбор, что для тебя важнее: твоя щепетильность или деньги. Нельзя иметь все сразу.
Бирнес говорил все то, что Аргайл давным-давно знал сам и чего не желал слышать вовсе. В заключение Бирнес сказал, что, если Аргайл не хочет принимать предложение университета, ему ничего не остается, как ждать оживления ситуации на рынке.
– Конечно, спрос на картины уже никогда не будет таким, как прежде, но рано или поздно он обязательно поднимется. Если ты сможешь переждать год-другой, то в конечном итоге все наладится.
Джонатан недовольно сморщил нос. Глупо было надеяться, что Бирнес, как бы он ни был к нему расположен, выдаст совет, который мгновенно решит все его проблемы. Как он сказал? Нужно сделать какое-нибудь открытие, чтобы тебя заметили, если уж у тебя нет денег. «Ну-ну, помечтай», – сказал он себе.
– Ладно, – произнес он вслух, – я еще подумаю.
– Боюсь, я не смог тебе помочь, – с сожалением заметил Бирнес.
– В сложившейся ситуации это невозможно. Разве что вы угостите меня еще одной бутылочкой вина…
Сказано – сделано. Как ни странно, но мысль о том, что даже Бирнес не смог предложить ничего дельного, несколько утешила Джонатана. Во-первых, это означало, что проблема заключается не в нем самом, а вызвана объективными обстоятельствами, а во-вторых, его согрела мысль, что даже Бирнес переживает не лучшие времена.
Все-таки легче на сердце, когда знаешь, что страдать приходится не тебе одному.
– Давайте сменим тему, – предложил Аргайл, когда принесли новую бутылку. Он наполнил бокал и сразу отпил половину. – Сегодня я больше не вынесу разговоров о хлебе насущном. Вам говорит что-нибудь фамилия Форстер? Джеффри Форстер?
Бирнес внимательно посмотрел на него.
– А почему ты спрашиваешь?
– Этим человеком интересуется Флавия. К ним поступила информация, что тридцать лет назад он украл картину. Она попросила меня навести о нем справки. Это не так уж важно, но я уверен: она будет очень благодарна, если я что-нибудь раскопаю. Вы же знаете, какая она. Так он вам известен?
– Да, он продает картины, – подтвердил Бирнес. – Во всяком случае, когда-то продавал. Я не слышал о нем уже много лет. В конце восьмидесятых случился кризис, и он переквалифицировался в независимого эксперта.
– Да? И где же он находит клиентов?
– О, это настоящая охота, – с оттенком восхищения сказал Бирнес. – Он разыскивает обедневших аристократов, потомков старинных родов, и помогает им распродавать фамильные коллекции. |