Как я уже сказала, Уинтертон заработал много денег на слабости Вероники и начал вкладывать их в легальный бизнес. Здесь он также преуспел, отбирая наиболее богатых и наименее щепетильных клиентов. Он сноб и вор, но отнюдь не дурак.

В отличие от Форстера, который, однажды начав, так и не смог остановиться. Он зашел слишком далеко, попросив у Вероники сначала дом, а затем все остальное. Зная о ее болезни, он уже видел себя лордом Уэллером. Ему всегда всего было мало. Вероника имела психические отклонения, но не была сумасшедшей. Он неосторожно задел ее фамильную гордость – единственное, чем она не могла поступиться. Она была твердо намерена оставить поместье в семье, даже если бы оно досталось мне.

Услышав, что Форстер хочет Уэллер, Вероника встала на дыбы и сказала, что он может идти в полицию. Форстер пригрозил, что так и сделает. Вероника приняла большую дозу таблеток, считая самоубийство единственной возможностью остановить его. Это одна версия.

– А другая?

– Вероника приняла решение сознаться во всем полиции и обвинить Форстера в шантаже. Узнав об этом, Форстер ее убил.

– Такое могло быть?

Мэри пожала плечами:

– Не знаю. Все это сильно смахивает на мелодраму в викторианском духе.

– Почему в таком случае вы вытащили на свет всю эту историю? Ведь это вы подсказали Марии Фанселли написать письмо?

– Ничего подобного. Я даже мысли такой не держала.

– Как же это случилось?

Она устало вздохнула, потом печально кивнула:

– Я всегда была как бы вне семьи; я знала, что у Вероники проблемы с головой, но не представляла, до какой степени. Она умерла, я унаследовала Уэллер и узнала о катастрофическом финансовом положении поместья. Я решила урезать бюджет и в качестве первого и самого приятного шага в этом направлении уволила Форстера. Он нанес мне визит. Тогда-то я и узнала все. В первый момент я расхохоталась и сказала, что не верю ему. Он предложил мне спросить у Уинтертона. Я спросила, и Уинтертон подтвердил.

Я была в шоке: получить в наследство великолепный дом и выяснить, что он находится в совершенно негодном состоянии, до которого его довела полубезумная воровка. При этом на меня наседал шантажист, требуя денег, а я была по уши в долгах и не знала, как отбиться от налогового инспектора. Господи, в какую же переделку я попала!

Мне нужно было выяснить, насколько веские доказательства есть у Форстера. Уинтертон прикинул, кто еще может что-то знать, и решил, что наибольший риск представляют две фигуры – Мария Фанселли и Сандано. Мы не знали, насколько они осведомлены, а знать это было чрезвычайно важно. Поэтому Уинтертон встретился с ними и договорился, что они в случае чего будут отрицать причастность Вероники к кражам картин и укажут на Форстера. Я, в свою очередь, уничтожила все, какие нашла в доме, компрометирующие бумаги. И поверьте, их было немало.

– Но Форстер хранил в банковском сейфе какое-то неопровержимое доказательство, – вставила Флавия.

– Да, и мы опять не знали, что это. Поэтому Уинтертон попросил Фанселли и Сандано сделать письменное заявление, содержание которого в общем совпадало с тем, что они говорили вам: Форстер – вор, и он украл эти две картины. Он мог доказать, что воровка – Вероника; у нас были свидетельства того, что вором мог быть он. Я предложила Форстеру обменяться компроматом и в знак доброго расположения пообещала выдать ему еще и кругленькую сумму.