|
Разорвал путы. Стал ей недоступен. Этого она не простит никогда. Я был ее достоянием, как дом, как девочки, как Брентвуд и замкнутый круг нашего в нем существования. Я ускользнул и начал смотреть на нее извне. Я смотрел на нее с ненавистью, потому что она слишком долго насиловала меня, удушала меня, не давала мне жить. Ну да! Я сам ее выбрал. Согласен и повторяю, что это так. Но это же ничего не меняет. Она - тут рядом со мной, в соседней постели и не перестает быть для меня живым воплощением всего того, что я возненавидел. Я не в состоянии был разделаться с целым светом и со всеми подлыми людскими установлениями. Не мог же я выплюнуть их и мои фальшивые истины прямо в лицо всем миллионам человеческих существ. А она - под боком. Как на какое-то мгновение, появляется Мона, которая, как могла, утверждала для меня жизнь. Изабель все это знает. Уж там были у нее или не были те качества, которые ей все приписывали, но одно несомненно: она умела разбираться в чужих душах, а особенно в моей. Она предавалась этому занятию безраздельно, целыми днями, чувствуя, что от меня остается уже только одна оболочка, да и та вот-вот рассыплется. Видеть, как я превращаюсь в ничто! Что за дивное наслаждение! Какая несравненная месть. - У Изабель столько достоинств... Ну разумеется, чего стоит жить с таким человеком, как я! А что она вытерпела за последние месяцы! - Он даже не давал себе труда притворяться... По вечерам мне все труднее становилось засыпать. Часто, проворочаваясь тщетно целый час, я шел в ванную комнату и принимал снотворное. Она и об этом знала. Я уверен, что она удерживалась ото сна, чтобы насладиться моей бессонницей, чтобы лучше проникнуть в таинственное брожение моих мыслей. Но меня преследовало вовсе не лицо Моны, и вот тут я не уверен, догадывалась ли Изабель. Передо мной маячила скамейка. Скамейка, покрашенная в красный цвет. Рев бури и стук сорванной с петель двери, которая билась о стену в размеренном ритме и пропускала все больше снега, подступавшего почти к самым моим ногам. На смену приходило другое видение: Рэй с Патрицией в ванной комнате. Я хотел бы быть на его месте. Я жаждал Патрицию. Придет день, Эшбриджи вернутся из Флориды, и я... Рэй умер. Его дорогостоящая квартира на Сэттон Плейс, агрессивную роскошь которой он так иронично выставлял, опустошена, и в ней живет кинозвезда. Его жена Мона скоро станет г-жой Фальк. Ее будущий муж был его другом. Это - продюсер, с которым он вел дела. Он думал о самоубийстве, а смерть пришла к нему сама, не заставив его и пальцем шевельнуть. Везучий! Мой отец продолжал выпускать свой "Ситизен", продолжал писать статьи, которые читали всего каких-нибудь тридцать старцев. Сообщила ли ему Изабель, что с Моной покончено? Порадовался ли он, как все остальные, считая, что я вернулся на праведный путь? Я уже не выношу ее взгляда. Дохожу до того, что отворачиваюсь. Я упразднил прикосновения губами к ее щеке по утрам и вечерам. Она никак на это не реагировала. Хотя, возможно, я и ошибаюсь, но мне показалось, что в ее глазах мелькнула искорка надежды. Разве это не служит доказательством того, как сильно я задет? Будь бы я равнодушен, я смог бы без особых страданий продолжать, сам того не замечая, обычную рутину. |
