|
Это было почти объявлением войны. Я становился ее врагом, врагом, который жил в доме бок о бок с ней, ел за одним столом, спал в одной спальне. Май победоносно начался днями, столь же жаркими, как летом. Я уже носил хлопчатобумажный костюм и соломенную шляпу. В конторе включили кондиционированный воздух. По утрам, перед тем как отправиться на работу, я купался в бассейне, а по вечерам, по возвращении, еще раз. Изабель выбирала для купания другие часы, я ни разу не столкнулся с ней в бассейне. - У тебя много работы? - Достаточно, чтобы быть занятым и иметь возможность оплачивать счета... Дом, являвшийся нашей собственностью, стоил по меньшей мере шестьдесят тысяч долларов. Много лет назад я застраховал свою жизнь в сто тысяч долларов, тогда эта сумма казалась мне огромной, потому что я был всего лишь дебютантом. Каждый год я покупал какие-нибудь акции. Если я исчезну, никому не сказав ни слова, погружусь в безвестность, ни моя жена, ни дочери не окажутся в затруднительном положении. Но куда уйти? Случалось, что, ворочаясь в постели, я вспоминал оборванца, увиденного в Центральном парке, того, который с открытым ртом спал среди бела дня на скамейке при всем честном народе. Ему никто не был нужен. И ни к чему ему было притворяться. Ему чихать было на людское мнение, на нравы, на то, что следует и чего не следует делать. А когда полиция его забирает, он и в участке может продолжить свой сон. Мне незачем было опускаться столь низко. Я бы мог... Но зачем? Я ведь и так, не сходя с места, в каком-то смысле уже избавился. Оборвал все связующие нити. Марионетка еще дергается, но никто ею уже не управляет. За исключением Изабель... Она-то тут. Лежит на спине в своей постели, прислушиваясь к моему дыханию, стремясь разгадать мой бред. Она выжидает момент, когда я, потеряв терпение, встану, чтобы пойти принять снотворное. Теперь мне требуются уже две таблетки. Скоро понадобятся три. Опаснее ли это, чем напиваться? Часто ко мне приходит желание напиться. Случается, что я гляжу на шкаф с напитками, едва удерживаясь, чтобы не схватить первую попавшуюся бутылку и не осушить ее прямо из горлышка, как делает, вероятно, тот босяк из Центрального парка. Чего она все-таки дожидается? Что я взвою от злости? Или от боли? Или... Я не выл, и она провоцировала меня. Когда я поднимался за своими пилюлями, она иногда спрашивала меня сладким голосом, как ребенка или больного: - Ты не спишь, Доналд? Она что, не видела, что я не сплю? Я ведь не сомнамбула. К чему же задавать вопрос? - Тебе надо бы повидаться с Уорреном... Ну конечно же! Конечно! Она пытается убедить меня, что я - не в себе. Она и других небось в этом убеждает. - Он переживает тяжелый кризис, право, не знаю почему... Доктор Уоррен не может разобраться... Он уверен, что все дело в моральных причинах... Господин с поврежденной нравственностью... Я так и видел эту сцену: видел Изабель и сочувствующие ей рожи слушателей. Я уже побывал в шкуре господина, имеющего любовницу и собирающегося со дня на день развестись. Теперь я стал мужем, обуреваемым странностями. - Знаете, вчера я столкнулся с ним на улице, и он не узнал меня. |
