|
Я подумала, что мы могли бы где-нибудь пообедать, если вы не против... - Это он должен позвонить вам между двумя и тремя часами? Да... - Он знает, что я здесь? - Да... - Знает, что вы увели меня в Центральный парк? - Нет. Эта мысль пришла мне в голову, когда я одевалась. Одевалась с присущим ей спокойным бесстыдством не передо мной, а в одиночестве или в обществе Жанет. - Это будет трудно, Жанет... - Он поймет, мадам... - Конечно, поймет, но ему это как-никак будет тяжело... - Если бы пришлось отказываться от всего, что заставляет страдать других... Мона закурила, искоса поглядывая на меня, и я улыбнулся ей. Во всяком случае, сделал какую-то гримасу, выдавая ее за улыбку. - Вы будете навещать меня?.. - Не знаю. Конечно нет. Что общего может у меня быть с господином и госпожой Фальк? Или с девочкой по имени Моника? У меня и у самого две девочки. Мне показалось, что солнце начало припекать сильнее, чем в предыдущие дни. Мы вошли в бар отеля "Плацца". - Два двойных мартини... Я не спрашивал у нее, что она будет пить. Возможно, когда она с Фальком, то пьет что-нибудь другое. В последний раз я соблюдал нашу традицию. - Ваше здоровье, Доналд. - Ваше здоровье, Мона. Это было всего труднее. Произнеся ее имя, я чуть было по-идиотски не разрыдался. Эти два слога... К чему пытаться объяснять? Я видел свое лицо в зеркале среди бутылок. - Где вы хотите, чтобы мы пообедали? - Она предоставляла мне право выбора. Это - мой день. Мой последний день. Надо, чтобы все сошло как можно лучше. - Мы можем пойти в наш французский ресторанчик... Я отрицательно покачал головой. Предпочитая толпу и место, лишенное воспоминаний. Мы завтракали в "Плацце", где большой зал был переполнен. Я почти иронически предложил ей паштет из гусиной печенки, и она согласилась. Потом омара. Словом, торжественный обед! - Хотите блинов? - Почему бы и нет? Соглашаясь, она хотела доставить мне удовольствие. Я видел, как она поглядывает на часы. Я не сердился на нее за это. Она дала мне все, что могла дать, очень мило, с горячей, животной нежностью, это я сам ничего ей не дал. Взгляд мой упал на положенную на скатерть ее руку, точно так лежала она когда-то январской ночью на паркете, и мне захотелось приблизить к ней свою руку, чтобы сжать ее. Смелее, Доналд! Она догадалась. - Если бы вы только знали, как мне это тяжело, - вздохнула она. Потом мы пешком отправились к ней. Мне так хотелось прошептать: - В последний раз, можно? Мне казалось, что тогда наступит облегчение. Я смотрел на окна четвертого этажа. Мы вошли в холл. - Прощайте, Доналд... - Прощайте, Мона... Она бросилась в мои объятия и, не заботясь о своем гриме, поцеловала меня долгим, глубоким поцелуем. |
