Ясное дело, тут же принимаемся спорить, забрасывая друг друга фактами из прошлых городов.

— Горловка — городишко? — спрашиваю. — Понятно, что да. Ну и где ты там отсталость видела? Прекрати свой столичный снобизм демонстрировать!

— Или вот Лисичанск, — присоединяется к моей тираде Димка. — Маленький, старинный — это факт. Но весьма-весьма просветленный. Именно из-за некой своей отсталости и просветленный. Вспомните хотя бы ДК, где мы концерт давали. Вы это помните? Уникальный зал. 30-го года постройки, если не ошибаюсь. На стенах лепнина, потолки высоченные, а весь конструктив сцены деревянный. Вы ж — бабы, вас же такое не заводит, а я — протащился. Прикиньте, даже барабаны подъемников штанкет деревянные.

— Не ругайся! — отмахиваемся мы хором.

Димка с котом возмущаются в ответ. Димка текстом, вроде: «Имею полное право выражать свое мнение!» А Шумахер — оскорбительным мяуканьем, требующим, чтоб я вернула ему катушку с нитками. Дальше снова солирует Ринка:

— Ох, ну при чем здесь, что у кого деревянное… Нет, чтоб что-нибудь ультрамодное заметить, а то — лепнина на потолках. Тьфу!

Бедняжка страшно скучает по цивилизации. Божится, что по приезду в Москву обойдет все супермаркеты и дневные дискотеки. Почему дневные? «Да потому что на ночные с детьми не сходишь, а без малых, как вернусь из этого долбанного тура, больше ни шагу не сделаю. Месяца два точно буду кругом за собой в охапке таскать. Соскучилась!»

— Ультрамодное тебя уже ждало в Славянске, — подкалываю я.

Славянск реально удивил нас обилием валяющихся на дорогах использованных шприцов. А под погрузку аппаратуры нашим сценовикам выделили не грузовик или автобус — как в других городах, а… экипажи «Скорой помощи». Видать, самая распространенная машина в городе. Ринка, опасающаяся реакции наркоманов, едва не отказалась выходить на сцену. Зря, потому что принимали, как и везде. То есть радушно и бурно. Складывается ощущение, будто публику кто-то специально тренирует к нашему приезду. Такие все живые, такие приторно добродушные, такие цветочноупакованные. Не может быть зал таким сам по себе! Слащавость эта наверняка как-то искусственно стимулировалась предконцертной рекламой.

— Ну, вас! — распахивает дверь Ринка, избавляясь от духоты и своего изображения. — Димка, выйди, дай порядочным дамам приодеться. Не от стеснения прошу — такого от меня и не ждите. Все нормальные женщины не переодеваются при мужчинах вовсе не из стыдливости, а для того, чтоб было кого потом сражать неожиданно новым обликом. Сечете? Димка, выходи. Я жду…

Она опрокидывается на свою полку и мечтательно прижимает к груди плюшевого мишку.

— Вот как напялю сейчас свое декольте, вы обзавидуетесь…

Смешно, но почти все женщины тура спят, обложившись мягкими игрушками. На ощупь штуки потрясающие, но лично я все равно никогда не стала бы спать с такой штукой в обнимку. Спать надо или самой, или с мужиком или… в последние дни я спала с Шумахером. Ажурному коту надоели уже и Дмитрий и Валентин, и по ночам он начинал шкребстись под нашей дверью, чтоб я впустила его в купе. После этого Шумахер важно запрыгивал ко мне на подушку, вытягивался на полпостели и принимался урчать. К Ринке он с того случая с колготками больше не подходил. Обиделся. На шее у него частенько красовался Димкин бандан с пришпиленной к нему запиской, цивильно желающей спокойного сна, вроде: «Амазонкам — сказочных снов». Такая вот тайнопись. Особенно забавно было, что Ринка всякий раз просила озвучить ей послание соседнего купе, считая, что пожелания приходят нам обеим.

Дверь за Дмитрием прикрывается и наши отражения зависают в двух половинках зеркала.