Кирилл задумался. Этой повестью он дорожил больше, чем всеми рассказами, написанными прежде. Собственно, она была его первым чисто литературным опытом, потому что в ней он выдумал все, от первого до последнего слова.

— Это маленькая повесть о двух мальчишках-иммигрантах, которые убежали на Запад. Один оказался среди ковбоев, другого похитили команчи. Прошли годы. Они выросли. Ковбой стал скотопромышленником, и сгоняет со своих пастбищ всех, кто ему мешает — как индейцев, так и белых переселенцев. А его друг кочует по прерии с команчами, и не хочет жить в резервации. Они сталкиваются, и чуть не убивают друг друга. Но все кончается хорошо.

— А любовь? Есть там любовь? — деловито спросил Уильямс.

— Именно в ней-то вся соль! — Кирилл от удовольствия даже пальцами щелкнул. — Эти двое с детства влюблены в одну девчонку. Она живет в городе, и чтобы ее увидеть, оба наших героя туда отправляются. Там и сталкиваются. Ну, пожалуй, я рассказываю слишком долго.

— Сколько слов?

— А, вы про ее объем. Сорок тысяч.

— Целый роман. Хватит работы для редакторов. Хорошо, если после правки останется половина. А вот и наши бифштексы! Вот от них-то после правки останутся только облизанные тарелки!

Уильямс набросился на еду так, словно тоже не ел весь день. При этом он ухитрялся непрерывно расспрашивать Кирилла. Больше всего его интересовали короткие рассказы. Так сказать, литература малых форм. Откуда берутся сюжеты, герои, пейзажи? Как удается превратить сухой газетный репортаж в художественное произведение? Ведь все рассказы о гангстерах сделаны на основе газет, не так ли?

Наверняка в дело идут и личные впечатления, но откуда такое богатство у столь юного автора? Узнав, что Теодору Грину всего двадцать пять лет, Уильямс был потрясен. (А ведь Кирилл еще накинул пару лет для важности). Он стал расспрашивать о местах, где бывал Кирилл, и просто умирал от зависти, потому что сам за всю жизнь не уезжал дальше Чикаго.

Покончив с едой, Уильямс заявил:

— Смета расходов еще не исчерпана. Давайте заглянем в наш литературный клуб. Там можно с толком потратить оставшиеся денежки. Вы играете? Рулетка, покер, блэк-джек?

— Нет.

— Странно. У вас такие яркие и точные сцены в игорных домах… А это потрясающее ограбление «Колизея»! Честное слово, читаешь, и кажется, что ты сам наставляешь кольт на несчастных охранников!

Кирилл улыбнулся, польщенный. В жизни налет на «Одеон» получился гораздо менее красочным, чем в рассказе про «Колизей».

— Мне приятно слышать это от профессионала, — сказал он. — Если б вы знали, насколько моя жизнь далека оттого, что я пишу! Ведь я простой учитель. В маленьком городке. У меня двадцать три ученика, от шести до сорока лет…

— Все писатели ведут двойную жизнь, — перебил его Уильямс, явно испугавшийся, что собеседник начнет рассказывать о педагогических буднях. — Литература — способ убежать от реальности. И читатели охотно бегут за автором. Как из тюрьмы. Один заключенный делает подкоп, а за ним на свободу выползают и остальные. Важно, чтобы подкоп был достаточно удобен.

Он хохотнул и добавил:

— И чтобы потом можно было вернуться обратно в тюрьму, избегнув наказания за побег! Вот это да! Какая метафора! Сейчас приедем в клуб, и я глубокомысленно изреку ее, отредактировав по дороге. А вы потом можете использовать ее в романе. Литература как средство для побега из тюрьмы обыденности.

Они поднялись в номер, и Уильямс пролистал рукопись, пока Кирилл переодевался.

— Занятно, занятно, — бормотал он. — Иммигрантов выбросить. Пусть мальчишки будут коренными бостонцами.