«Юношей был я и уже состарился, — сказал он молодым педагогам. — И многие поколения детей прошли через мои руки. Но меня по-прежнему волнует и поражает их разумность. Сегодня утром мальчик в первой группе сказал мне, что геройство Самсона — вовсе не в силе, а в храбрости, а храбрость эта выразилась в том, что он голыми руками доставал мед из ульев диких пчел».
Пинес строго обвел учителей глазами.
«Вашим рукам доверено ценнейшее сокровище — слабые и нежные саженцы, самые прекрасные из всех, которые сажают в этой деревне. Вы должны поливать, и взрыхлять, и удобрять, и направлять, но будьте осторожны с садовыми ножницами».
Вечером, на кухне, Пинес рассказывал дедушке о внуке Маргулиса и о своей беседе с учителями, а я лежал в своей постели во второй комнате, смотрел на них и прислушивался.
— Понимаешь, Яков, — говорил учитель, — этот маленький внук Хаима Маргулиса каждый день видит, что его дед и отец надевают комбинезоны, натягивают маски и перчатки, вдувают дым в улья. А тут Самсон подходит к улью безо всякой защиты и запросто вытаскивает мед голыми руками, как будто пробку из бутылки. И тогда этот маленький мальчик говорит — вот это герой.
— Все это прекрасно, — сказал дедушка, — но все-таки разорвать львиную пасть не может никто, будь он в маске пчеловода или без нее.
Его голос прервался. Его лицо исказилось, как от боли.
— Дело не в этом, Миркин! — воскликнул Пинес. — Дело не в том, прав этот мальчик или нет. Дело в том, что дети с их чистым и наивным умом высказывают свежие, сладкие и душистые мысли, и именно ты, как садовод, должен понять, как трудно ухаживать за таким садом.
— Оставь эти свои сравнения, Яков, — сказал дедушка. — Я не вижу никакой связи между садоводством и воспитанием, между человеком и животным, между личинкой капнодиса и мировоззрением.
После школы мы с дедушкой ходили обедать. Но порой, когда он был занят в саду или на него находило мрачное настроение, я ел у Рахели Левин. В ее густых жестких кудряшках уже начала пробиваться седина. Она хозяйничала по дому в зеленом рабочем халате.
Я смотрел, точно зачарованный, как ее ноги бесшумно скользят по полу.
— Хочешь тоже научиться ходить тихо? — спросила она.
— Да, — сказал я с восторгом, потому что слышал рассказы о дяде Эфраиме и уже тогда завел привычку подкрадываться к чужим домам, чтобы подслушать чужие разговоры.
— Пошли, я тебе покажу.
Она повела меня в свой сад. Рядом с домом у нее было небольшое подсобное хозяйство — несколько кур, крольчиха, грядки овощей и пряностей. Когда Левин пришел в деревню и был принят в качестве служащего, он пытался выращивать овощи возле своего дома. Но что-то было в его руках такое, что наводило порчу на растения, и любой стебелек, которого он касался, тут же увядал. Сам он ел свои серые помидоры и бледные перцы с большим воодушевлением и даже пытался убедить окружного сельскохозяйственного инструктора, что это новые сорта овощей, которые он сам вывел. Но после его женитьбы на Рахели та взяла на себя заботу об этом огороде, и Левин, всегда мечтавший о крестьянской жизни, начал наконец есть плоды земли своей с настоящим удовольствием. Рахель сажала овощи и цветы, привезла из отцовского дома кусты базилика в ящиках и жестянках, и по ночам люди и животные подходили к их забору, стояли там с закрытыми глазами и глубоко вдыхали.
Сейчас Рахель отрезала несколько сухих побегов от своей живой изгороди и разбросала их по дорожке.
«Смотри, Барух, — сказала она и прошла по ним совершенно беззвучно. — А теперь пройди ты».
Сухие ветки взорвались под моими ногами. |