Королева вспомнила, как несколько лет назад уже видела эту комическую картину, только сейчас не понимала, что значит сие опускание тяжелого зада к великолепному паркету: уважение или изощренную иронию? Ее Величество так и не сделала на этот счет никакого вывода, а потому протянула Лизбет на прощание руку. Девушка пожала ее, отчего Елизавета чуть не вскрикнула.

«Слониха! – подумала на прощание королева. – Мужланка!..»

Девушку отвезли в родительский дом, который за время отсутствия Лизбет превратился в мрачное сооружение, заросшее какими то сорными побегами.

Она прошла сквозь тяжелые двери и сквозь многолетнюю пыль вдруг учуяла запах матери. Ей тотчас представилось, что наверху, на втором этаже, в гостиной, собралась ее семья. И все ждут только ее, чтобы начать пить чай.

– Мамочка! – прошептала девушка, и на глаза ее явились слезы.

– Что? – спросил сопровождающий.

– Я ничего не говорила, – обернулась Лизбет уже с сухими глазами. – Спасибо за помощь.

– Завтра вам доставят банковские документы, бумаги на дом и на собственность. Все дела в полном порядке!

– Благодарю вас.

– Благодарите королеву!

Она осталась одна и до глубокой ночи бродила по многочисленным комнатам, отыскивая запахи – то вновь матери, то брата, то отца… Их было совсем по чуть чуть. Особенно отцовского…

Выбрала для жизни именно его комнату…

А через неделю она наняла себе женщину, в обязанности которой входило следить за домом и порядком в нем. Сама же Лизбет явилась в порт и отыскала свой причал. Она пришла к управляющему и попросила взять ее на работу.

Управляющий, глотнув из большой чашки чая с молоком, ответил, что порт – царство мужское, где бабам делать нечего!

Лизбет присела к столу управляющего и, вперившись тому прямо в глаза, сообщила, что причал принадлежит ей, урожденной Ипсвич, единственной оставшейся в роду. Если господин управляющий возьмет ее в порт простой работницей и не разгласит тайну, то и она не оставит его внакладе, сохранит за ним место с надбавкой жалованья.

Чай, отбеленный молоком, свободно стекал по подбородку портового чиновника.

– Кем же вы, мэм, э э, желаете трудиться? – приходил в себя управляющий.

– Какие есть вакансии?

– Бухгалтером… Вернее, его помощником…

– Это не подойдет, так как у меня не имеется специального образования.

Управляющий развел руками.

– Для женского пола более работы нет. Никакой…

– А для мужского?

– А мужчины здесь все грубые и все докеры.

– Что такое докер?

– Грузчик.

– Подходит, – кивнула Лизбет. – Выйду на работу завтра, и не смейте меня отговаривать!

Уходя из конторы, Лизбет вдруг вспомнила, как читала в пансионе Толстого и Достоевского, силясь понять, что представляют собой мужчины. «Увидим», – подумала она, улыбаясь…

Управляющий глядел вслед своей хозяйке и дивился широкости ее спины и мощи ягодиц. Еще он отчаянно трусил, что ситуация может выйти из под контроля и он лишится места, к которому привык, как к родному.

В портовом магазине Лизбет купила докерскую робу и грубые перчатки, какие видела у управляющего в кабинете.

На следующий день, в семь утра, она поднималась на борт французского судна «Аквариус». Здесь же находился управляющий и еще мужиков тридцать: все как на подбор – здоровенные, бородатые и пахучие, как кислый овечий сыр.

– Вот, – представил управляющий. – Баба…

Мужики заскалили рты, особенно здоровенный детина, лет двадцати пяти с большой родинкой на лбу. Зубы у него были словно куски сахара, кривые, белые и огромные.