— Охота, коли ежели кто къ ней пристрастится, да настоящимъ манеромъ займется — любопытная вещь. Не оторвался бы, — произнесъ егерь.

— Я привыкну. Непремѣнно къ зимѣ привыкну, — отвѣчалъ охотникъ.

— Зимой у васъ зайцевъ много. Облаву будемъ дѣлать.

— Да, да… На зайцевъ должно быть очень интересно… Скоро мы, однако, дойдемъ? У меня ноги подламываются.

— Да вотъ, пришли ужъ. Выбирайте только мѣсто посуше. Вотъ пеньки на пригоркѣ… И видъ на овражекъ чудесный.

— Ну, вотъ здѣсь мы и расположимся. Досадно, что я бурку свою не захватилъ. Я бурку себѣ хорошую кавказскую для охоты купилъ. Жарко только было въ ней ѣхать-то. Вонъ какая теплынь стоитъ. Или не сыро?

— Не сыро. Смѣло садитесь.

— Ну, то-то. Я, братъ, боюсь ревматизмы себѣ нагулять. Три года тому назадъ я получилъ ихъ въ яхтъ-клубѣ во время катанья на лодкѣ и на силу избавился.

— Садитесь на пенекъ.

— Вотъ такъ я и думаю.

Охотникъ помѣстился на пень и сталъ вынимать изъ жестяной коробки, прикрѣпленной къ поясу, бутерброды и разныя закуски, аккуратно уложенныя.

— Супруга наготовила? — спросилъ егерь.

— Да… Женщины, онѣ вообще на этотъ счетъ мастерицы. Жена… Вотъ потому-то мнѣ и хочется ей угодить въ свою очередь и привезти какого-нибудь гостинца. Здѣсь у васъ раковъ нельзя-ли достать? Вотъ я ей и свезъ бы…

— Сколько угодно. Стоитъ только мальчишкамъ заказать.

— Такъ вотъ ты мнѣ, братецъ, закажи на деревнѣ бѣлыхъ грибовъ, черники и раковъ. Только ты мнѣ раковъ-то покрупнѣе.

— Да вѣдь ужъ это какіе мальчишкамъ попадутся. Здѣсь у насъ ракъ мелкій.

— Ну, все равно. Такъ вотъ я женѣ съ охоты рябины, черники, раковъ и бѣлыхъ грибовъ.

— Клади съ вами много будетъ.

— Садись. Что стоишь-то! — кивнулъ охотникъ егерю. — Я и тебя попотчую. Видишь, сколько мнѣ жена наготовила всякаго добра на охоту. Садись.

— Ничего, ваше благородіе, постоимъ. Я передъ настоящими господами привыкъ стоять, а вы, я вижу, баринъ настоящій, — отвѣчалъ егерь.

— Ну, что тутъ… Садись… Я не люблю церемоніи.

— Коли приказываете, то я не смѣю ослушаться.

Егерь присѣлъ на пень и продолжалъ:

— Я, баринъ, настоящимъ господамъ служить умѣю. Я ученый. Я весь свой вѣкъ среди господъ скороталъ, а только мало нынче настоящихъ господъ-то среди охотниковъ. Вотъ у насъ въ охотничій-то домъ наѣзжаютъ! Вы меня извините, а это что за народъ! Какой это народъ! Непріятно и служить-то. Купцы, мѣщане. Да это бы еще ничего, коли купцы-то, а приказчики разные, трактирщики. Вонъ къ намъ трактирщикъ ѣздитъ. Какъ я ему настоящимъ манеромъ служить буду, коли онъ, можетъ статься, такой же крѣпостной человѣкъ былъ, какъ и я! А господъ я люблю — и для нихъ готовъ…

Охотникъ отвинтилъ стаканчикъ отъ горлышка франтовской фляжки, налилъ себѣ, выпилъ, опять налилъ и, подавая стаканчикъ егерю, сказалъ:

— На-ка… Подкрѣпись.

Егерь покачалъ головой и отвѣчалъ:

— Увольте-съ… Не потребляю.

— Какъ? Егерь, при охотничьемъ домѣ живешь и не пьешь! — воскликнулъ съ удивленіемъ охотникъ.

— Мнѣ выпить такой стаканчикъ, ваша милость, такъ ужъ послѣ него море водки подавай — вотъ я и крѣплюсь. Я съ зарокомъ. Не пью и не надо. Выпью — море подавай.

— Это вѣдь нехорошо. Зачѣмъ такъ? А ты пей умѣренно.

— Я, ваше высокоблагородіе, испорченъ.