— Ты это въ мой огородъ шарики-то кидаешь, — замѣтилъ охотникъ.

— Вообще, говорю, сударь. Конечно-же нонѣ во всемъ умаленіе… — отвѣчалъ егерь и продолжалъ:- Такъ вотъ насчетъ медвѣдей-то… Шкуру долой — и сейчасъ пошлютъ въ Петербургъ чучелу изъ нея набивать, а набьютъ — сію минуту этого медвѣдя въ галдарею. Такъ онъ въ галдареѣ и стоитъ. Цѣлая стеклянная галдарея была въ барскомъ домѣ — и до сторонамъ все медвѣди. Который медвѣдь на заднихъ лапахъ и съ дубиной, который подносъ держитъ и на немъ графинъ и рюмки, который вѣшалку въ зубахъ… А который медвѣдь на четырехъ ногахъ стоитъ — это значитъ диванъ. И диваны, и кресла изъ медвѣдей были подѣланы. Медвѣдь и въ видѣ ковра лежитъ. И вѣдь какъ живые стоятъ и лежатъ… И на каждомъ медвѣдѣ ярлыкъ: убитъ такого-то года, такого-то числа. Всѣ съ ярлыками. Такъ эта галдарея у насъ и звалась: медвѣжья галдарея. Нарочно на этихъ самыхъ медвѣдей пріѣзжали гости изъ Питера любоваться. Самъ это, дай ему Богъ царство небесное, ходитъ съ гостями, показываетъ и про каждаго медвѣдя исторію разсказываетъ. Хорошій былъ господинъ!

— А на лосей была у васъ охота?

— На лосей? До безконечности. Лосей гибель къ намъ забѣгала. Помилуйте, пятнадцать тысячъ однихъ лѣсныхъ десятинъ у насъ было. Лосю есть гдѣ разгуляться, — разсказывалъ егерь. — Изъ лосиныхъ головъ тоже чучелы и на стѣну… А лисы, такъ изъ тѣхъ ковры дѣлали и при кабинетѣ была цѣлая комната, гдѣ стѣны и потолокъ лисьими коврами увѣшаны. А ужъ какъ мнѣ-то у него хорошо жить было! Послѣ каждой охоты съ гостями такъ ужъ и считай, что у тебя тридцать, сорокъ рублей въ карманѣ, а то и пятьдесятъ. Господа настоящіе, щедрые и всѣ егерю въ руку. «На тебѣ, Холодновъ, на тебѣ».

— И куда-жъ эти всѣ медвѣди и лосиныя головы дѣвались? — поинтересовался охотникъ.

— Да будемъ такъ говорить, что безъ пути погибли. Все моль поѣла. Какъ только господинъ Расколовъ ослабли насчетъ капиталовъ — сейчасъ махнули на все рукой и за границу съ горести уѣхали. А тутъ сейчасъ судебный приставъ: все описали, вездѣ печати приложили, заперли. Прислуги никакой… Прислуга вся разбѣжалась. Оставили приказчика и сторожа. Приказчикъ боялся и дотронуться-то до всего этого, потому казенныя печати. А сторожъ — что ему! Сторожъ обязанъ на караулѣ быть. Такъ все моль и съѣла. Потомъ какъ начали все это продавать съ аукціона — никто ничего не даетъ. Переоцѣнка. Опять стоитъ. Опять все моль ѣстъ. Наконецъ глѣбовскій кабатчикъ купилъ штукъ шесть медвѣдей — диванъ да кресла и выкроилъ себѣ изъ нихъ шубу. А за остальныхъ никто ничего не далъ, потому нельзя даже было шапки изъ нихъ выкроить — до того моль подъѣла. Вина вѣдь, сударь, что въ погребахъ было, такъ просто страсть! Призови полкъ солдатъ, напусти на погребъ — всѣ пьяны будутъ — вотъ сколько.

— Ну, а вино куда дѣлось?

— А тутъ ужъ грѣхъ… Пока переписывали, всѣ пили, а переписывали больше недѣли. Сидятъ, переписываютъ, да, и что ты хочешь! Евонный поваръ потомъ остатки на аукціонѣ купилъ, но вина было уже самая малость. Ему и порожнія бутылки потомъ достались. Тысячъ десять порожнихъ бутылокъ было. Поваръ этотъ… Гордѣй Ивановичъ звать… поваръ этотъ потомъ ресторанъ и гостинницу гдѣ-то въ провинціи открылъ, потомъ спился и умеръ.

— А собаки? Куда собаки дѣлись? — допрашивалъ охотникъ.