Я отвязал от пояса кошелёк, высыпал из него на ладонь все монеты, демонстративно отделил одну, которую спрятал обратно, а остальные подвинул к Готфриду.

    – Вижу я, – сказал Готфрид, убирая деньги в большой сундук под кроватью, – что есть в тебе смирение и благочестивое рвение до дела христианского... Погоди-ка.

    Бормоча себе под нос, Готфрид принялся рыться в сундуке. Не найдя искомого, он бегло осмотрел две деревянные полки, приколоченные к задней стене, и перешёл к сундуку, стоявшему рядом с дверью.

    – Куда же я её сунул...

    Нужная вещь нашлась в груде тряпья (в том числе и женского), сваленного рядом с сундуком. Это оказалась увесистая шкатулка, обитая железом. Готфрид сел на кровать, положил шкатулку себе на колени и начал копаться в её содержимом.

    – «Сим свидетельством...» Так, это не то... Это святотатство... Это возведение хулы на Папу... А это что такое?.. Ага... Нет... А это?.. А, вот оно!.. Давай становись на колени.

    Чувствуя себя полным идиотом, я встал.

    – Сын мой, веришь ли ты в Иисуса Христа, Господа Бога нашего? – проникновенным голосом спросил меня епископ.

    – Да, отец мой. Верю.

    – Раскаиваешься ли ты в убийстве... этого... как его...

    – Гийома де Боша.

    – Во! Точно... Раскаиваешься?

    – Раскаиваюсь.

    – Какие-нибудь у тебя ещё есть грехи?

    – Да нет... кажется...

    – «Кажется»! – передразнил меня епископ. – Так есть или нет?

    – Нет.

    – Не верю.

    – Ну, вообще-то... – начал я, судорожно соображая, что бы ещё такое придумать.

    – Ладно, – смилостивился Готфрид. – Знаем мы ваши грехи. Все мы грешны. Отпускаю тебе прегрешения, сын мой... Повторяй за мной: Pater noster qui in caelis...

    – Pater noster...

    Но тут нас прервали. Скрипнула дверь. В комнату заглянула молоденькая и довольно привлекательная девушка.

    – Монсеньор Готфрид, вы зде... Ой, простите! – осеклась она, заметив наконец и меня.

    – Мари, – с ласковой укоризной сказал епископ. – Ты не вовремя. Сгинь с глаз моих.

    Девица шмыгнула обратно за дверь. Готфрид несколько секунд смотрел ей вслед. Потом в такт каким-то своим мыслям покачал головой. У меня начали затекать колени.

    – На чём мы там, бишь, остановились?.. – спросил меня епископ, поворачиваясь.

    – На Патерностере.

    – Ах да... – Готфрид осенил меня крестом. – Вот что, сын мой... Иди-ка ты и не греши больше... Прочтёшь десять раз «Pater noster» и «Ave»... Аминь.

    Решив, что настал подходящий момент для того, чтобы перекреститься, я так и сделал. Во мне почему-то сидела твёрдая уверенность, что креститься следует через правое плечо, однако рука сама собой потянулась сначала к левому, а уж потом к правому – и я не стал препятствовать ей в этом.

    – Благодарю вас, отец мой.