Кенбрук отодвинул стул, перевернул его и сел лицом к Глориане. В его голубых глазах плескались серебристые всполохи, а внешность только выигрывала от того, что золотистые волосы были в беспорядке.
- Мне кажется, прошлой ночью я нравился тебе больше, - сказал он. - Ты снова и снова выкрикивала мое имя, и, если солдаты Гарета стояли на посту в коридоре, они наверняка решили, что дело уже сделано.
- Прекрати сейчас же! - Этот приказ был произнесен почти с мольбой.
Дэйн откусил сыра, потом долго и тщательно жевал его.
- Это ведь тот самый стул, - продолжал он безжалостно, - возле которого ты стояла, задрав ногу, а я...
- Да! - вспыхнув, воскликнула Глориана. - Да, будь ты проклят, это тот самый стул! Зачем ты унижаешь меня?
Выражение лица Кенбрука смягчилось.
- Хороший вопрос, - сказал он. - Наверное, мне стоит вновь ублажить тебя, моя дорогая жена, чтобы вернуть твое расположение. По крайней мере, тогда ты н е сможешь поносить меня, пока не придешь в сознание.
Глориана опустила глаза, испытывая унижение оттого, что даже сейчас готова покориться ему.
- Я признаю, - сказала она тихо, - что никогда не знала таких наслаждений, которые ты дал мне. Но позволь мне напомнить, однако, что мое тело принадлежит только мне. Муж или не муж - ты не имеешь на него никаких прав.
Дэйн молчал. Наконец Глориана подняла на него глаза. Кончиком ножа он подцепил кусок хлеба и отправил его себе в рот. Этот жест заставил Глориану возбужденно заерзать на стуле.
- Я отступлю перед неизбежным, - сказал он. - Я буду любить тебя, Глориана. Расчет Гарета оказался верным: долго так продолжаться не может. Еще пара таких ночей, как вчера, и я сломаюсь.
- Ты собираешься силой взять меня?
Дэйн отрезал еще хлеба и съел его. Он немного помолчал, чтобы подразнить ее.
- Мне не придется принуждать тебя, Глориана, - снисходительно сказал он. - Ты очень темпераментная штучка. Я могу пробудить в тебе желание даже не прикоснувшись.
Глориана понимала, что он прав, но его самоуверенность вывела ее из себя.
- Не так уж вы неотразимы, сэр, как думаете.
Кенбрук улыбнулся.
- Вчера ночью я только начал знакомить тебя с чувственными удовольствиями, - сказал он. В его голосе слышалась томность и чувственность, а слова подействовали на Глориану, как заклятье.
Она попыталась взять себя в руки, но чувствовала, что под его взглядом вновь теряет контроль над собой. Она выпрямилась на стуле и смотрела сквозь Кенбрука, будто он был прозрачным, как стекло. Она приказывала себе не видеть, не слышать, не чувствовать.
Своим низким хриплым голосом, он стал говорить о наслаждениях плоти. Он будет возбуждать, дразнить ее, доведет до чувственного экстаза и, отказав в удовлетворении желания, начнет все сначала. Дэйн знал, что она будет шептать ему в забытьи страсти и какие слова сорвутся с его уст. Он рассказывал о том, как станет ласкать ее разгоряченное тело.
Глориана сидела не шелохнувшись, прямая, как натянутая струна.
А Дэйн продолжал рисовать перед ней восхитительные картины, такие эротичные, что кровь быстрее заструилась у нее по жилам. Он продолжал говорить и говорить, медленно, тихо, пока Глориана не покачнулась на стуле. Она чувствовала, что огонь желания пожирает ее плоть. Сейчас она хотела его в сто, нет, в тысячу раз сильнее, чем предыдущей ночью.
Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем услышала, как он зовет ее.
- Иди сюда, Глориана, - сказал он тихо.
Глориана поднялась и, полностью отдавая себе отчет в своих действиях, направилась к Кенбруку.
Не сказав больше ни слова, не вставая со стула, Дэйн кончиком ножа разрезал шнурок ее корсажа. Платье Глорианы распахнулось. Легким движением руки Кенбрук сбросил его с плеч девушки, и платье мягко скользнуло к ее ногам. Теперь она стояла перед Дэйном полностью обнаженная, не считая тоненькой льняной сорочки. |