– Ну ясно! Он прослышал, что все будто сговорились против нас. Естественно, ему захотелось вытащить вас из безнадежного предприятия. Ну а теперь то… Напишите ему, как мы преуспели. Ему больше нечего опасаться!

Генрих мотнул головой, и надежда умерла, едва родившись.

– Неужели я потревожил бы тебя из за такого пустяка? Он просит вернуться совсем по другой причине. Прошел слух, даже больше чем просто слух, что королева Франции Элеонора, родовые владения которой больше всего царства Людовика, решила бросить мужа и взять нового супруга. У них уже давно нелады, а отец все это пронюхал. Этот благочестивый дурак Людовик надумал отправиться в новый крестовый поход, оставляя страну разваливаться на части, и тут они должны разойтись окончательно. Папа Евгений обещает Людовику все уладить, но леди Элеонора втайне собирается сделать по своему. Отец думает, что она может выйти за меня, если я ей понравлюсь.

– Вы хотите сказать, что Людовик и Элеонора в разводе? Я не поверю этому. К нам новости доходят плохо, но об этом мы наверняка бы прослышали.

– Нет, я этого не говорю. Папа Евгений примирил ее с Людовиком, но она все таки…

– Значит, они женаты?

– Да, только…

– Тогда зачем вам торопиться? Пусть она сначала оставит мужа. Нехорошо кружить над ними, как стервятник, ожидая, когда жертва испустит дух. А кроме того, ей будет приятнее иметь дело с королем Англии, а не просто с Жеффри из Анжу.

– Роджер, спорить бессмысленно. Я всю ночь продумал, обмозговал все и так и этак. Ты ничего мне сейчас не предложишь нового, чего бы я не рассмотрел. Все сводится к следующему: она принимает решение, а человек у нее должен быть под рукой до того, как она оставит Людовика. Сколько, ты думаешь, она будет ходить незамужней? Если она захочет меня, я должен схватить ее, как только декрет будет у нее в руках. Здесь главное – быть на глазах, тогда она может остановить свой выбор на мне. Конечно, она не выйдет за человека ниже ее по положению, но она долго была замужем за монахом. Как известно, я вовсе не монах, а некоторые утверждают, что весь состою из плотских страстей, и мой отец пишет, что я вполне могу добиться ее расположения как личность, безо всяких титулов или амбиций. – Выражение Генриха стало суровым, его подбородок выдался вперед. – Королем Англии я могу стать всегда, мое притязание на трон справедливо и в конце концов будет признано. Насчет меня заблуждаться не стоит, я собираюсь получить все и целиком. Но стать мужем Элеоноры Аквитанской… Если она выйдет за меня, Роджер, и когда умрет мой отец, я стану властелином Западной Франции, всей Западной Франции! А также Англии. Потому что, когда у меня будет власть, Англия сама упадет мне в руки, как спелая груша. – Голос Генриха звенел, глаза горели.

Херефорд смотрел на свое голое тело, на серповидный шрам, полученный под Фарингдоном, рваную красную полосу на бедре – это он получил в Нормандии, сражаясь за дело Генриха, потрогал воспалившуюся рану, полученную от де Кальдо, перебрал в памяти сражения, оставившие на этом теле бесчисленные синяки и раны, его красивые ясные глаза стали вдруг пустыми.

– Не уходи! Не уходи сейчас!

Слова вырвались непроизвольно, это крикнули его раны и душа, не желающая верить. Херефорд не собирался произносить это, у него такого в мыслях не было, он собирался сказать и сделать нечто совершенно иное – предложить простой и четкий план, как быстро овладеть Фарингдоном, хотя знал, что независимо от того, когда Юстас окажется в их руках, переговоры затянутся на месяцы. Но как только эти слова прозвучали, всякое желание говорить у него пропало. Эти слова и этот сдавленный, придушенный голос были хорошо ему знакомы, он их узнал точно так же, как увидел в опустошенных окрестностях Девайзиса место действия своих снов. Каждую ночь восемь долгих месяцев звучали в ушах эти слова и этот голос, и он снова оцепенел в недобром предчувствии тщетности и утраты, воспринимая эти слова как обращение к себе.