Он совершенно спокойно вытащил их из кармана тулупа отчима и при этом грубо выругался: слишком ничтожная сумма. Ничтожна, как и тот, кто в этот момент лишился ее.
Филипп давно решил для себя, что дома ему оставаться нечего. Он все ждал какой-то подсказки свыше, что ли? Но этот вечер поставил жирную точку вместо знака вопроса. Филипп ушел, не жалея ни секунды об этом. Пусть живут как знают. Ничего, он не пропадет. Он найдет себе в городе такую работу, что все только позавидуют. Он на многое способен, только бы немного удачи — без нее, как известно, никак нельзя. Ему обязательно повезет!
Из задумчивости Филиппа вывел голос девушки:
— Красивое у тебя имя, — улыбнулась Мара. Все это время она уже бесстрашно разглядывала своего нового знакомого. — Филипп. Мне нравится.
— Обычное, по-моему. Имя как имя, а вот твое я впервые слышу.
— Все правильно. Это папа придумал. Вместо Марфы Мара.
— Он у тебя, наверное, фантазер? — Филипп переминался с ноги на ногу, чувствуя, как жар разливается по лицу. Эта девушка с невероятно красивыми глазами, цвет которых из-за темноты казался темнее, нравилась ему все больше. Он словно видел в ней себя: такая же бедная, такая же смелая и, кажется, такая же одинокая.
— Нет отца давно. Умер. Я, честно говоря, уже и не помню его, совсем не помню. Все, кого я любила, уже на том свете. Только мать жива, но ненавидит меня. Я не нужна ей.
— Извини. Знакомая ситуация. — Филипп искренне сожалел, что затронул больную тему. Кажется, у них больше общего, чем может показаться с первого взгляда. Пытаясь исправить ошибку, он задал вопрос еще более сложный и малоприятный: — А что ты здесь делаешь?
— Иду на вокзал, а сюда зашла проститься, — честно призналась Мара. — Мы здесь часто играли вместе с цыганскими девчонками и мальчишками. Это была наша тайна. Ели печеную картошку и слушали, как они поют на все голоса. У них ведь все поют, совершенно все.
— Ты почему одна идешь на вокзал? Уже поздно.
— Я так решила.
— Кто это мог отпустить тебя в такую даль на ночь глядя? — недоверчиво покосился Филипп.
— Никто меня не отпускал, я сама себе хозяйка.
— Сами себе хозяева только беспризорники, а ты, похоже, не из таких, хотя и не из зажиточных, — философски изрек Филипп, сдвигая шапку на макушку. Он подвязал ее смешно висевшие меховые уши и снова нахмурил черные брови. — Ты что натворила?
— Что ты пристал, честное слово?! Ничего я не натворила! — вскипела Мара. — Сам сидишь тут в темноте, как крыса, выбрался исподтишка, напугал. Я же тебя ни о чем не спрашиваю!
— А ты спроси, мне скрывать нечего!
— Мне тоже, только и говорить об этом лишний раз совсем не хочется. Легко, думаешь, признаваться в том, что никому не нужен, что все рушится и нет надежды? Легко, по-твоему, сказать, что ты по собственной воле бежишь из родного дома? — Мара вздохнула. Ей и в самом деле не хотелось говорить о причинах, по которым она оказалась здесь. Она развела руками, мол, так-то, и увидела, как Филипп понимающе кивнул.
— Ладно, проехали, — буркнул он. — Иди куда шла.
— А ты сам-то как здесь оказался? Лицо твое мне незнакомо. Ты не поселковый.
— Я иду издалека, — уклончиво ответил Филипп. — Кончай вопросы задавать.
— Слушай, а нам случайно не по пути? — не унималась Мара. Она не представляла, как сейчас выйдет из дома, а он снова останется здесь один в наступающей тьме и холоде. Жаль его, а самой — страшновато, как ни крути. Да и ей со спутником было бы веселее. |