Кроме того, в течение нескольких лет после смерти Талемико она жила безумной надеждой: а вдруг в один прекрасный день он вернется? Его лодка разбилась, но тело так и не было найдено. Много ночей ей снился один и тот же сон: Талемико возвращался к ней, ложился в постель и обнимал ее. Ей хотелось, чтобы сон никогда не кончался, но всякий раз она просыпалась в одиночестве и в отчаянии.
Однако рядом с ней спал маленький Мистраль. Глядя на сына, она находила в себе силы прожить новый трудный день. Мальчик рос, Адель рассказывала ему об отце, порой всплакивая. Однажды, стараясь утешить мать, Мистраль обнял ее за шею и сказал: «Когда я вырасту, мамочка, я буду работать, заработаю много денег, и ты у меня станешь важной дамой. Все у нас будет, как папа хотел». Она принялась покрывать нежными поцелуями ручонки сына, уже тогда исцарапанные и перепачканные машинным маслом, ведь он начал возиться с велосипедами и мопедами чуть ли не с тех пор, как научился ходить. Он разбирал их, ремонтировал, совершенствовал и вновь собирал.
Какой-нибудь полуразвалившийся мотороллер интересовал Мистраля куда больше, чем школьная программа.
— Мне очень жаль, Адель, — говорила ей учительница Сандра Амадори. — Мистраль очень умен, но учиться не хочет.
Она возвращалась домой и осыпала его горькими упреками на живописной смеси французского с романьольским диалектом. Но когда испачканные детские ручки тянулись ее обнять, гнев пропадал, Адель забывала о плохих отметках и прижимала его к себе. Эти почерневшие от масла, тянущиеся к ней ручонки были ей дороже всего на свете.
По окончании восьмилетки никакая сила в мире не могла его заставить продолжить занятия. Примо Бриганти взял его на работу к себе в мастерскую. Мистраль приходил с утра пораньше и работал с таким же рвением, с каким другие мальчишки осаждали игральные автоматы. По вечерам хозяин был вынужден буквально гнать его домой: у Мистраля всегда находилось какое-нибудь неотложное дело, чтобы подольше задержаться в мастерской. Все свои заработки он тратил на сломанные мопеды, ремонтировал их, доводил до ума, а потом перепродавал. Он ничего не читал, кроме спортивных журналов, стены его комнаты были сплошь увешаны фотографиями Нуволари, Варци, Фанджио, Меркса, Аскари, Стюарта и других гоночных асов.
Он знал, что ему никогда не стать одним из них: ведь для участия в соревнованиях «Формулы» нужно было быть богатым. Но он надеялся занять место главного механика в какой-нибудь престижной команде.
Весной, как только ему исполнилось восемнадцать, Мистраль сдал экзамен на водительские права и тут же купил полуразвалившуюся малолитражку, которую превратил в настоящий красный «болид», ставший предметом зависти для всех его друзей. Обо всем об этом Адель успела вспомнить, сидя за столом напротив сына и все еще надеясь услышать, что он пошутил, что никуда и никогда он не уедет.
— У тебя есть Мария, — настаивала она. — Есть любимая работа. Неужели тебе мало?
— Мария хорошая девушка, — согласился он.
— Так чего ж тебе еще нужно? — нахмурилась Адель.
— Она особенная. Второй такой нет и никогда не будет. Но вот работу я могу найти и получше. Думаю, если бы отец был жив, он бы меня поддержал, — сказал Мистраль, пристально глядя на мать.
Она опустила голову, последние слова сына задели ее за живое. Впервые в жизни Мистраль попрекнул ее именем отца.
— Мистраль, — вздохнула Адель, сокрушенно качая головой. — Проклятый ветер. Надо же, я сама наградила тебя таким именем. Ты подобен ураганному ветру, который, говорят, срывает даже уши у ослов, все опрокидывает и переворачивает: людей, предметы, чувства. Никто и ничто не может его остановить.
Мистраль уехал на рассвете следующего дня. Его мать еще спала, и он оставил на кухонном столе записку: «Maman, сегодня ночью я слышал, как ты плакала. |