В этот жаркий сентябрьский вторник Ванда заметила нечто необычное в лице девушки. Она не напоминала обиженного ребенка, а скорее походила на женщину, смертельно раненную предательством. До этого дня Мария всегда выглядела довольной. Ванда знала, что сама возможность вырваться из Каннучето, где она чувствовала себя пленницей, делает Марию счастливой, хотя в настоящий момент ее обязанности в парикмахерской были более чем скромными. Хозяйка салона питала к ней особую симпатию: будучи самой красивой из работавших у нее девушек, Мария тем не менее умела обращать в шутку ухаживания Марко, который буквально раздевал ее глазами.

— Давай-ка я провожу тебя домой после работы, — регулярно предлагал прекрасный Марко, подкрепляя свои слова заискивающей улыбкой.

— Перестаньте паскудничать, а то рано или поздно Ванда с вами разведется, — неизменно отвечала Мария.

— Брак — дело святое, — восклицал он в смятении, — церковь не признает разводов!

Марко приводила в трепет одна лишь мысль о том, что он может остаться без своей дойной коровы. Сама же Ванда, никогда ничего не упускавшая из виду, по достоинству ценила ответ девушки.

Но в это утро Марии было не до шуток, она даже не пыталась скрыть свое дурное настроение. Мельком бросив взгляд на Ванду, поглощенную наложением косметики, девушка вдруг словно впервые увидела жуткие гримасы, которыми сопровождались «реставрационные работы», и ей стало противно.

Ванда почувствовала скрытую неприязнь Марии и решила прощупать почву.

— Ты что, язык проглотила? — спросила она, не переставая возиться перед зеркалом со щеточками, карандашами и кисточками.

— Может быть, — буркнула Мария, яростно натирая и без того уже блестящую раковину.

— Сердечные дела? — наугад предположила Ванда.

— Встала утром не с той ноги, вот и все.

Она скорее дала бы себя четвертовать, чем доверила бы этой женщине, все превращавшей в сплетни, трогательную и невинную историю своей любви к Мистралю, едва распустившейся и тут же оборванной торопливым прощанием. Она уже выплакала свои первые слезы, и теперь болезненная пустота давила ей на сердце.

В это утро Мария, как всегда, проехала мимо гаража Примо Бриганти и на минуту попыталась обмануть себя: а вдруг Мистраль не уехал? Она слезла с велосипеда, подошла к воротам и, заглянув внутрь, увидела ноги хозяина, копавшегося в подбрюшье какого-то автомобиля. Он тоже заметил ее и высунул голову из-под машины.

— Уехал, бездельник, — сообщил он, догадавшись о причине ее появления.

— Я надеялась, что он передумает, все не хотела верить, — призналась она, краснея.

— А я так сразу поверил, — прокряхтел Примо, поднимаясь на ноги и одаривая ее отеческой улыбкой. — У этого негодника руки золотые, конечно, рано или поздно он должен был найти работу получше. Мне жаль тебя.

— Это не так уж важно, — гордо ответила Мария, проглотив подступающий к горлу ком.

— Умница. Вот так и надо. Свято место пусто не бывает. Какого черта! — напутствовал Примо, видя смятение в ее глазах.

В эту минуту в салоне появился представитель косметической фирмы, расточающий улыбки, шутки и комплименты. Он прервал допрос, который Ванда была намерена учинить Марии, в самом начале. Вслед за ним пришли остальные девушки, и начался обычный рабочий день. Суматоха, типичная для летнего сезона, сменилась более спокойным распорядком, оставлявшим место для болтовни и обмена сплетнями с постоянными посетительницами.

Первой прибыла синьора Серра, одна из самых уважаемых клиенток. Она была родом из Болоньи и вышла замуж за доктора Клаудио Серру, считавшегося в Чезенатико одним из столпов общества.