— Ни в чём не провинилась, — вздохнул Алёша.

— Тоже, стало быть, ошибка произошла?

— Это я уже тоже объяснял.

— Стечение обстоятельств, — не поднимая головы, хмуро заметил я.

— Вот в сообщник твой заговорил.

Я опять вздрогнул и, неожиданно подскочив на стуле, сказал:

— Вы не имеете права задерживать нас!

— То есть как это не имею права? — очень искренне и даже с некоторой угрозой в голосе возмутился старшина. — Что же, я самоуправством занимаюсь? Так вас понимать? Нет уж, извините. У меня в руках протокол. Документ! Дальше. Итак, совершив уличное хулиганство, вы сделали попытку совершить преступление уголовное.

Услышав эти страшные слова, я опять подскочил и выпалил:

— Я!.. Я запрещаю вам так говорить!

Я и сам удивился, как это я осмелился бросить такие слова в лицо представителю власти, но отступать было поздно. — Вот скажу папе, чтобы он вашему начальнику позвонил, будете знать, как честного человека в милицию забирать.

Старшина внимательно посмотрел на меня.

— Ну, насчёт честности это мы потом поговорим. — И опять, забыв про меня, он повернулся к Алёше. — Так. Ну, а твой отец тоже будет на моё начальство нажимать, чтобы я действия его сына своими словами не называл?

Я ждал, что Алёша тоже перейдёт в наступление и скажет, какие у него родители грозные и влиятельные люди, но он опустил голову и негромко сказал:

— Нет… не будет.

— Ясно. В большие начальники, значит, не вышел родитель твой?

Старшина помолчал, усмехнулся и опять принялся перелистывать страницы протокола.

— Вернёмся к попытке увести чемоданы у гражданина Басова Вениамина Павловича, двадцати одного года, холостого, проживающего и так далее…

Тут не выдержал и Алёша.

— Товарищ старшина, — горячо заговорил он, — ну, вот хотите, я вам честное пионерское дам? Хотите, поклянусь, что…

— Погоди, не клянись, — перебил его старшина и повернулся ко мне. — Вот ты положением отца хотел меня напугать. А ведь он небось каждый день внушает тебе, чтобы ты поменьше о себе, побольше о других людях думал. Чтобы не пакостил ты им, а помочь старался, чтобы не проходил мимо чужой беды. Говорил он тебе это? Говорил или нет?.. Молчишь? Так и будет твой товарищ вместо тебя отвечать?

— Никакой он мне товарищ мне, — зло ответил я.

— Отказываешься, значит, от него?.. Так… Слёзы-то не глотай. Слезами теперь делу не помочь. И на часы не косись. Ничего не поделаешь, граждане задержанные. Без вас поезд уйдёт.

Старшина погасил папиросу, встал и спросил у меня:

— Приводы были?

Я не понял, что это та кое, и старшина объяснил:

— В милицию, спрашиваю, приводили тебя?

— Приводили.

— За что?

— Ни за что. Потерялся я в метро. Маленький был.

Я хотел сказать, что тогда меня поили чаем, развлекали игрушками и что в милиции мне очень понравилось, но передумал и промолчал. Старшина что-то подчеркнул в протоколе и спросил у Алёши:

— Значит, дом восемь, квартира двенадцать?

— Тринадцать.

— Проверим. Что ж, придётся вам тут посидеть. — И, захватив протокол, старшина вышел.

Мне было не то чтобы страшно, а тоскливо-тоскливо, даже заплакать по-настоящему и то я не мог.

— И что же с нами будет теперь? — спросил я, а Алёша ответил, думая о чём-то другом:

— Судить тебя будут, вот что.

— Судить?!

У меня даже дух перехватило от такого нахальства.

— Это за что? Тебя надо судить, а не меня!

— Ну, и меня, конечно, заодно… Да перестань ты кулаки сжимать! Шучу.