Фельдъегерь из Волковыска прискакал в штаб полка 16 июня. Он привёз два пакета полковнику Тутолмину. В первом был приказ командующего 2-й Западной армией князя Багратиона, повелевающий собрать все восемь эскадронов, расположенных по деревням, вместе и выступить по Минской дороге на Слоним. Во втором — приказ военного министра войскам Западных армий от 13 июня 1812 года.

«Воины! наконец приспело время знамёнам вашим развиться пред легионами врагов всеобщего спокойствия, приспело вам, предводимым самим МОНАРХОМ, твёрдо противостать дерзости и насилиям, двадцать уже лет наводняющим землю ужасами и бедствиями войны! — так начинался этот приказ. — Вас не нужно воззывать к храбрости, вам не нужно внушать о вере, о славе, о любви к ГОСУДАРЮ и Отечеству своему: вы родились, вы возросли и вы умрёте с сими блистательными чертами отличия вашего от всех народов...»

В приказе не было ни слова о противнике Российской армии, но все и так знали, что это — Наполеон. Не говорил этот приказ и о дате и месте перехода русской границы вражеской армией, но для литовских улан, как и для других полков, это уже значения не имело. Не были названы в нём и силы противника, но, видимо, сам министр в тот день ещё не знал этого. Ясно, что войско это отличалось многочисленностью, ведь за спиной императора Франции лежала покорённая им Европа.

5. ОТСТУПЛЕНИЕ

Французы употребляют всё старание догнать

нас и подраться, а мы употребляем тоже всё

старание уйти и не драться. Манёвр этот очень

утешает меня. Забавно видеть, с какою быстротою

несём мы доверчивого неприятеля во глубину

лесов наших!., не всегда, однако же, кажется

это смешным, воображая страшный конец

отступления нашего, я невольно вздыхаю

и задумываюсь...

Из Гродненской губернии 2-я Западная армия уходила двумя колоннами, по направлению к Новогрудку, небольшому городку в долине реки Неман. Переходы были изрядные, до тридцати вёрст в сутки. Но войска, ещё свежие после зимних квартир, шли бодро. Продовольствие выдавалось по увеличенной норме. Для подкрепления сил солдаты и офицеры получали ежедневно по стакану вина. На днёвке в Новогрудке 21 июня в полках на обед и ужин приготовили густые мясные щи и кашу, благо за обозами гнали много скота, взятого у населения по квитанциям.

Получив на себя и своих денщиков четверть туши молодого барашка, офицеры эскадрона полковника Скорульского из-за дождя, слегка накрапывавшего вечером, расположились ужинать в палатке ротмистра Подъямпольского. Его денщик Иван сделал из баранины жаркое, сварил молодой картофель, купленный по дороге в деревне. Пётр Чернявский выставил друзьям для угощения бутылку рома, и шумный разговор о нынешней кампании против французов завязался сам собой.

Корнеты храбрились друг перед другом и поносили наполеоновское нашествие последними словами. Они боялись, что Литовский уланский полк не успеет к генеральному сражению, которое должно произойти со дня надень. Тогда супостата разгромят без них, птица-слава пролетит мимо, а вместе с ней — новые чины, награды и вечная признательность соотечественников за спасение России. Но эскадронный командир не разделял этих страхов.

   — Погодите, будет и на нашу долю каша с порохом, — мрачно произнёс он. — Хлебнём мы её так, что мало не покажется...

   — Вы, Пётр Сидорович, стало быть, не верите в силу русского оружия? — горячился Пётр Чернявский.

   — Очень даже верю. Только с французами я был при Аустерлице. Помню. Орден у меня есть за эту баталию.

   — Аустерлиц теперь повториться не должен, — тихо сказал Семён Торнезио.

   — То-то и оно! — Ротмистр строго посмотрел на своих молодых подчинённых.