Он подался вперед, с размаху поставил локти
на край стола и потер лицо ладонями.
− Я написал эту пьесу еще до отъезда из Италии, − пробормотал он, оперевшись
о руки лбом. – Я ничего не писал в Швейцарии.
− Тогда какого дьявола ты там делал?
Приподняв голову, Себастьян взглянул на Марлоу. Он не мог рассказать ему о
своем пребывании в Швейцарии – о том долгом, мучительном отвыкании от
кокаина и последовавшем за ним упадке творческих сил. О тех бесконечных
часах, когда он сидел, уставившись на чистый лист бумаги, не чувствуя ни
единого проблеска вдохновения, а лишь отчаянную жажду наркотика, которого
не мог более получить. О том, как от отчаяния пытался отвлечься на что то
другое – карабкался на горы, пересекал ущелья, учился ходить на лыжах и
снегоступах. Черт побери, даже учился доить козу. Что угодно, лишь бы забыть
о кокаине, единственной вещи, позволявшей ему с легкостью писать.
Пришло время взглянуть правде в глаза, не так ли? Он выпрямился в кресле.
− Я закончил пьесу три года назад, и это последняя написанная мною вещь.
После я пытался, но все без толку. Гарри, я больше не могу писать.
Взгляд Гарри был задумчив и не лишен сострадания.
− У всех писателей случаются периоды застоя. В твоем случае он вполне
объясним. За короткое время ты проделал огромную работу. Это временно,
Себастьян. Это пройдет.
− Нет, Гарри. – Пытаясь писать без кокаина, он чувствовал себя тонущей в
патоке мухой. – Эта пьеса, эта глупая, скучная пьеса будет последним, что я
напишу. Я устал. – Он откинулся на спинку кресла. – Я так чертовки устал.
Гарри сцепил руки на столе.
− Я никогда не даю советов своим авторам, потому что обычно это пустая трата
времени. Но тебе я все же скажу. Для разнообразия пойди мне навстречу и
прими его. – Он умолк, а когда заговорил вновь, голос его был столь серьезен,
что Себастьян просто не смог пропустить слова друга мимо ушей. – Прекрати
бичевать себя из за нескольких недотянувших до совершенства рассказов.
Перестань идти на поводу у своих сомнений. – Он откинулся на спинку кресла.
– Хватит избегать печатной машинки. Сядь и начни работать. История придет к
тебе.
− Нет никакой истории. И я не собираюсь ее придумывать. Как понимаешь, это
проблема. Мне просто напросто на все плевать.
− Себастьян, преодолеть подобное можно только действием. Нужно сидеть
каждый день и писать. И даже если сюжет кажется ужасным, а так, давай будем
честны, кажется всегда, все равно нужно писать. Одно слово, затем другое, и
еще, пока не получится книга.
− Черт побери, дружище, ты глухой? Нет никакой книги. Я вообще не
собираюсь ее писать. Мне больше нечего сказать.
− Писателю всегда есть, что сказать. Ты просто недостаточно просидел за
пишущей машинкой, чтобы понять, что именно. – Он с задумчивым видом
нахмурился. – А ты никогда не подумывал взять напарника? Работать с другим
автором?
− О нет. – Себастьян покачал головой. – Нет, нет, нет. Я не стану
соавторствовать. Написание книг – такая вещь, которой нужно заниматься в
одиночку.
− Тебе и не придется соавторствовать. Послушай меня минутку, − добавил он,
увидев, что Себастьян вновь приготовился возражать. – Знаю я вас, писателей.
Знаю, как вы доходите до такого. Вы садитесь работать, это тяжело, вы
стараетесь, потом бросаете. Пытаетесь снова, это еще тяжелее, и опять бросаете.
С каждым разом становится все труднее сесть в это кресло. |