|
И с ужасом увидели, как добродушно моргающий толстяк внезапно превратился в холодное и суровое воплощение власти. - Вам известно фламинго нет стрелять? - рявкнул Филимона. - Запрещено стрелять фламинго! - Но, дорогуша, мы и не думаем стрелять, - ответил, запинаясь, Луми Лапочка. - Мы хотим только посмотреть на них. - Да-да, - льстивым голосом подхватил Гарри Душка. - Ей-богу, вы ошибаетесь. Мы совсем не хотим стрелять этих птичек, только посмотреть на них. Не стрелять, понятно? - Если вы не стрелять, зачем у вас ружье? - спросил Филимона. - Ах, это, - порозовел Луми Лапочка. - Это ружье одного нашего друга... э-э-э... амиго... ясно? - Да-да, - твердил Гарри Душка. - Ружье нашего друга, Леса Даррелла. Может быть, вы с ним знакомы? Его тут многие знают. Филимона смотрел на них холодно и неумолимо. - Я не знать этот друг, - заявил он наконец. - Попрошу открыть ягдташ. - Нет, постойте, лейтенант, как же так! - возразил Луми Лапочка. - Это не наш ягдташ. - Нет-нет, - поддержал его Гарри Душка. - Это ягдташ нашего друга, Даррелла. - У вас ружье, у вас ягдташ, - настаивал Филимона, показывая пальцем. - Попрошу открыть. - Ну, я бы сказал, лейтенант, что вы малость превышаете свои полномочия, честное слово, - сказал Луми Лапочка; Гарри Душка энергичными кивками выражал свое согласие с его словами. - Но если вам от этого будет легче, ладно. Думаю, большой беды не будет, если вы заглянете в эту сумку. Повозившись с ремнями, он открыл ягдташ и подал его Филимоне. Полицейский заглянул внутрь, торжествующе крякнул и извлек из сумки общипанную и обезглавленную курицу, на тушку которой налипли ярко-алые перья. Доблестные охотники на фламинго побелели. - Но послушайте... э-э-э... погодите, - начал Луми Лапочка и смолк под инквизиторским взглядом Филимоны. - Я вам говорить, фламинго стрелять запрещено, - сказал Филимона. - Вы оба арестованы. После чего он отвел испуганных и протестующих охотников в полицейский участок в деревне, где продержал их несколько часов, пока они, как одержимые, писали объяснения и до того запутались от всех переживаний и огорчений, что излагали взаимно противоречащие версии. А тут еще мы с Лесли подговорили наших деревенских друзей, и около участка собралась целая толпа. Звучали грозно негодующие крики, греческий хор громко возглашал: “Фламинго!”, и в стену участка время от времени ударяли камни. В конце концов Филимона разрешил своим пленникам послать записку Ларри, который примчался в деревню и, сообщив Филимоне, что лучше бы тот ловил настоящих злоумышленников, чем заниматься розыгрышами, вернул охотников на фламинго в лоно нашей семьи. - Довольно, сколько можно! - бушевал Ларри. - Я не желаю, чтобы мои гости подвергались насмешкам дурно воспитанных туземцев, подученных моими слабоумными братьями. Должен признать, что Луми Лапочка и Гарри Душка держались замечательно. - Не сердись, Ларри, дорогуша, - говорил Луми Лапочка. - Это у них от жизнерадостности. Мы сами столько же виноваты, сколько Лес. - Точно, - подтвердил Гарри Душка. - Луми прав. Мы сами виноваты, что такие легковерные дурачки. Чтобы показать, что нисколько не обижаются, они отправились в город, купили там ящик шампанского, сходили в деревню за Филимоной и устроили в доме пир. Сидя на веранде по обе стороны полицейского, они смиренно пили за его здоровье; сам же Филимона неожиданно приятным тенором исполнял любовные песни, от которых на его большие глаза набегали слезы. |
