|
Затем мы спустились к маленькой бухте. Здесь псы предались отдыху и охоте на крабов на мелководье, а я распластался вниз лицом на поверхности теплой прозрачной воды и, затаив дыхание, созерцал проплывающие подо мной морские ландшафты. Около полудня, когда желудок напомнил мне, что приближается время ленча, я обсушился на солнце и направился к дому, покрытый тонким кружевом морской соли. Петляя в сумеречной колодезной прохладе среди могучих олив, я услышал гулкие выстрелы, доносившиеся справа из миртовой рощи, и повернул туда, подозвав собак, ибо знал, что греческие охотники-люди нервные, чаще всего сперва спускают курок, а потом уже смотрят, по кому стреляли. Опасность грозила и мне, поэтому из предосторожности я громко скомандовал псам: - Сюда, Роджер... к ноге! Молодец. Вьюн, Пачкун! Вьюн, сюда! К ноге... вот, молодец. Пачкун, назад! Охотник сидел на корне толстой оливы, отирая пот со лба. Убедившись, что он нас заметил, я приблизился. Передо мной был бледный пухлый коротыш; над чопорно поджатыми губами маленького рта чернела щетина усов; сквозь темные очки глядели круглые, по-птичьи влажные глаза. Одет он был по последней охотничьей моде: начищенные верховые сапоги, новенькие белые вельветовые бриджи, скверно пошитая куртка из горчично-зеленого твида, которой обилие карманов придавало сходство с карнизом, усеянным ласточкиными гнездами, Зеленая тирольская шляпа с пучком алых и оранжевых перьев была сдвинута на затылок; от большого платка, коим он вытирал белый лоб под густыми кудрями, сильно пахло дешевым одеколоном. - Калимера, калимера! - радостно приветствовал он меня отдуваясь. - Добро пожаловать. Уф! Жарко сегодня, а? Я согласился и предложил ему отведать оставшейся в моей шляпе земляники. Он опасливо поглядел на ягоды, словно боясь отравы, осторожно взял одну пухлыми пальцами и отправил в рот, благодарно улыбаясь. Похоже было, что ему еще не доводилось есть руками землянику из соломенной шляпы, и он был не совсем уверен, как положено это делать. - Удачно поохотился, гордо произнес коротыш, показывая на облепленный перьями и вымазанный кровью, зловеще оттопыривающийся ягдташ. Из ягдташа выглядывали крыло и голова жаворонка, до того изуродованные дробью, что сразу и не опознать. Он не против, чтобы я осмотрел содержимое ягдташа? - Нисколько, пожалуйста, ответил охотник. - убедишься, что я не последний стрелок. Я убедился. Его добычу составляли четыре черных дрозда, иволга, два дрозда другого вида, восемь жаворонков, четырнадцать воробьев, две зарянки, черноголовый чекан и крапивник. Охотник признал, что крапивник маловат, но, добавил он, если приготовить с красным перцем и чесноком-объедение. - Но эта вот, горделиво возвестил он, лучше всего. Будь осторожен, она еще не совсем мертвая. Он протянул мне окровавленный платок, я бережно развернул его и увидел тяжело дышащего, выбившегося из сил удода с лепешкой запекшейся крови на крыле. - Конечно, в пищу не годится, - объяснил охотник, - но его перья украсят мою шляпу. Давно мечтая приобрести экземпляр этой великолепной венценосной птицы с изящным хохлом и рыжевато-черным оперением, я все обрыскал в поисках гнезд, чтобы добыть и вырастить птенцов. И вот в моих руках живой-вернее, полуживой-удод. Тщательно осмотрев птицу, я заключил, что дело обстоит не так уж плохо: только одно крыло сломано, и перелом, насколько я мог судить, БЕЗ Смещения. Задача заключалась в том, чтобы уговорить гордого толстячка расстаться с этим трофеем. Внезапно меня осенило. Для начала я заявил охотнику, до чего же обидно и досадно, что здесь сейчас нет моей матушки, ведь она признанный во всем мире авторитет по птицам. |
