— Да хоть бы за банк «Бертон». Больно пострелять любишь. Ну, сунулся кассир к кнопке, зачем его мочить-то было? Мог бы и в руку стрельнуть.

— А если бы он дотянулся?

— Или когда мы со Сванном разбираться пошли. Его бы как раз замочить, и всех дел, а ты? Помнишь, что с ним сотворил?

— Ну и чего? Он сам напросился.

— Неплохо, Эд, — улыбнулся дядя, выйдя из роли, — но больно уж ты спокоен. Ты парень дерганый. У тебя ствол под мышкой, и ты о нем ни на минуту не забываешь.

— Ясно, — кивнул я.

— Еще глаза. Видел, какие глаза бывают у парня, который пару косяков выкурил?

— Да.

— Ну вот. Он король вселенной и при этом весь на пружинах. Сидит вроде тихо, но никто его и десятифутовым шестом не захочет тронуть.

— Ага, понял.

— Вот и запомни. Не смотри на человека так, будто убить его хочешь, это любительщина. Смотри сквозь него, словно тебе без разницы, убивать его или нет. Как на телеграфный столб.

— А голос как должен звучать?

— Пасть вообще не разевай — отвечай только, если я о чем-то спрошу. Говорить буду я, и кратко. — Дядя посмотрел на часы. — Пять, в наших местах как раз утро. Двинули.

— Это на весь вечер?

— Может, и дольше.

— Я тогда позвоню? Только это личное… подождешь меня в холле?

— Конечно.

Если бы ответила мама, я бы повесил трубку, не хотел говорить с ней, не узнав сначала, что ей наплела Гарди. Но ответила она, сестрица моя.

— Гарди, это Эд. Мама встала уже? Говорить можешь?

— Она в магазин пошла. Ох, Эдди, какая я дура!

Похоже, все на мази.

— Ладно, забыли, только чтобы это было в последний раз, ясно? Выкинешь такое опять — придушу.

Гарди хихикнула.

— Мама знает, что ты выдула ее виски?

— Нет, Эдди, я очухалась первая. Самочувствие было жуткое, мне до сих пор плохо, но мама чувствовала себя так же и ничего не заметила. Я сказала, что у меня голова болит, вот и все.

— А как же гениальный план отучить ее от питья?

— Про это я, Эдди, забыла начисто. Старалась только не попасться ей под горячую руку, если бы она начала кричать, я бы уже не выдержала.

— Вот и выкинь это из головы. Вместе с другой своей гениальной идеей. Ты помнишь, что вытворяла по пьянке?

— Нет, Эдди… а что?

— Передай маме, что я вернусь поздно, но пусть не волнуется — я с дядей Эмом. Может, только утром приду, — сказал я и повесил трубку, пока Гарди не начала задавать вопросы.

Я спустился в лифте, стараясь отвлечься от домашних проблем. Костюм и шляпу дядя Эмброуз подобрал правильно: в зеркале лифта я выглядел как тертый парень лет двадцати двух.

Я придал глазам нужное выражение, и дядя одобрительно кивнул, увидев меня.

— То, что надо. Я сам начинаю тебя побаиваться.

Мы добрались до Чикаго-авеню и повернули на запад, прошли мимо полицейского участка. Я смотрел прямо перед собой.

Переходя наискосок к углу Орлеан и вывеске с рекламой пива «Топаз», дядя произнес:

— Значит, так, Эд. Помалкивай, следи за Кауфманом и слушайся моих указаний.

— Ясно.

Мы вошли. Кауфман наливал пиво двум посетителям у стойки. В одной кабинке сидела пара, видимо, муж и жена. Двое у стойки окопались здесь, похоже, еще с полудня и друг с другом не разговаривали.

Дядя сел за дальний стол лицом к Кауфману. Я поставил стул так, чтобы тоже следить за хозяином. Не слишком приятное зрелище, надо сказать.