По всем законам национального общения, я должен был ответить таким же вопросом:

    -  А ты кто такой?!

    Однако я пошел другим путем и представился. Это сбило задиру с толка, и он, вместо того, чтобы, как полагается по всем кабацким правилам, сначала меня оскорбить, а потом предложить выйти выяснить отношения, он пожаловался:

    -  Скучно здесь, даже выпить не с кем. Вот ты со мной будешь пить?

    -  Буду, но позже, - предложил я необязательный компромисс. На разбойника, да еще и на атамана, скучающий пьянчуга никак не тянул.

    -  Ты не знаешь, кто здесь Казак, - спросил я его на правах уже доброго знакомого.

    -  Какой еще казак? - не понял он.

    -  Кого тут зовут Казаком, - уточнил я вопрос.

    -  А, вон кто тебе нужен. Да вон тот старичок и есть Казак, - сказал он, повернулся и показал пальцем на щуплого старичка, одиноко сидящего за столом на другом конце зала. Этот жест моего нового знакомого не остался незамеченным, и старичок тотчас повернулся в нашу строну, ласково, сколько можно было разглядеть издалека, улыбнулся. Мне такого типа люди никогда не нравились, у них обычно все какое-то слишком фальшивое и вкрадчивое. Однако выбора не было, нужно было как-то договариваться, потому я встал и направился к нему.

    Вблизи Казак оказался еще противнее, чем издалека, как говорится, следы порока оставили на его лице слишком отчетливые следы. Я подошел и вежливо поклонился. Он ответил улыбкой, обнажив неровные корни сгнивших зубов.

    -  Позволь присесть? - ответив на улыбку, спросил я.

    -  Садись, место не купленное, - ответил он старческим, дребезжащим голосом. - Я что-то тебя не припомню, мы уже встречались?

    Характеристика продажного приказчика, что атаман очень жесткий человек, с которым трудно договориться, оказалась вполне справедливой. Хотя глава охотнорядских воров рисовался мне крутым «пацаном», живущим по понятиям, а не безобидным с виду старичком, но в том, что передо мной сидит настоящая щука, можно было не сомневаться.

    -  Нет, не встречались, но слышать о тебе доводилось, - ответил я полуправдой, услышал я о нем только сегодня. - Нужно поговорить об одном деле.

    -  И какое же у тебя ко мне дело? - делано удивился он.

    -  Меня сегодня твои люди обидели, - прямо ответил я. - Нужно бы то, что они взяли, вернуть.

    Казак вполне искренне удивился. Он отхлебнул из своей кружки какую-то мутную жидкость, явного не спиртового происхождения, и только после этого ответил:

    -  Ну, обидели и обидели, великое дело! А ты возьми и прости.

    В его голосе и взгляде было столько естественного высокомерного равнодушия, что я понял, разговаривать с ним в таком тоне бесполезно.

    -  Ладно, коли так, прости что побеспокоил, - спокойно, без обычной в таком случае угрозы в голосе сказал я. - Желаю хорошо тебе отдохнуть.

    Я встал и, не оглядываясь пошел к своему столу. Не знаю, как такое поведение воспринял атаман, я больше на него не смотрел, но минут через пять он подошел сам и, кряхтя, опустился рядом с нами.

    -  А я тебя, кажется, уже где-то видел, - добродушно подхихикивая, сказал он, - только не могу вспомнить, где.

    -  Это вряд ли, если бы мы раньше встречались, то я бы тебя на лицо запомнил, - сказал я, откладывая обглоданное баранье ребрышко. - А вот слышать обо мне, наверное, слышал.