У нее все всегда было: мешки, полные снеди, заранее прикупленные дрова, варенья-соленья из всего, из чего только можно. Болтали, что она из кулаков. Так или иначе, со своего клочочка земли в палисаднике она выжимала столько, что невольно думалось, что этой тетке место в начальстве сельского хозяйства. На самом деле тетка Валя была безобидная и щедрая, постоянно стремилась откормить «худобу»-соседа и смертельно обижалась, когда тот отказывался.
В правом «крыле» обитала Лия Аркадьевна, переписчица нот, с которой можно было писать московскую интеллигенцию «из бывших», – тихая дама с музыкальными пальцами и в сильных очках. Эта была полная противоположность тетке Вале, чем она жила – при том, что у нее в палисаднике росли лишь лопухи да сныть, – никто не ведал. Судя по ней – святым духом и манной небесной.
Ну, жила и жила. «Кулачка» Валя Аркадьевну ненавидела, та не отвечала – точнее, отвечала, но не ей, а всем, кто был готов остановиться и посочувствовать. А кто, как не товарищ лейтенант Акимов, известный своей чуткостью и деликатностью, подходил для слушанья и сочувствия?
Таким образом, чтобы выйти из дому, Сергею оставалось два пути – в окно или мимо одной их этих двух соседок, причем так, чтобы вторая ни в коем случае не видела, иначе скандала не избежать. И, чтобы войти в дом, приходилось принимать одно из непростых решений, ибо тетка Валя спала очень чутко, а Аркадьевна вообще работала по ночам. Оставалось еще окно, куда Акимов в итоге и полез.
Все сложилось удачно: ничего нигде не грохнуло, не скрипнуло, и лейтенант, разоблачившись, завалился в койку и моментально уснул.
Грохнуло знатно, как на фронте. Акимов, спросонья не сообразив, прямо в исподнем метнулся на звук, вышиб дверь – и с ужасом увидел Аркадьевну. Она лежала перед печкой, вцепившись в поленце. В глазах запрыгало: открытая топка, из которой валит дым, спавшие с носу очки – одно стекло выбито.
Сзади затопала слонихой, заматерилась тетка Валя. Без церемоний отодвинув Сергея, будто шкаф, она разжала стиснутые соседкины зубы и влила ей какой-то вонючей жидкости.
– Бог – он все видит, – назидательно приговаривала она, лупя Аркадьевну по щекам, да так, что у той голова перекатывалась, как на ниточке, из стороны в сторону. – Не воруй дрова, крыса язвенная…
– Валентина Ивановна, вы что? Она у вас дрова воровала?
Тетка Валя аж руками всплеснула:
– Господи, Сережа! Я же тебе русским языком сто раз жалилась, ты что, не слышал? Вот сейчас сова эта проспится – так ты спроси ее, когда она последний раз дрова покупала, а? И не вспомнит! А чем топит?..
– …тем, что в дровнице, – тихим, богобоязненным голоском отозвалась Аркадьевна. Она пришла в себя, с помощью Сергея приняла сидячее положение и теперь ошалело – действительно, как сова днем, – водила головой и хлопала глазами.
– Так когда ты дрова-то покупала, а? – немедленно привязалась к ней тетка Валя.
– Я… не помню, – лепетала та, – я только поленце подкинула – и вот…
– Они что, сами в твоей дровнице-то появляются? К тебе от меня переползают, ага?
И пошла-поехала. Сергей безжалостно бросил Аркадьевну на съедение, а сам, поддернув рукава рубахи и вооружившись кочергой, полез в топку.
Ф-фух – оттуда в комнату налетело жирной черной сажи.
– Ты что творишь, ирод! – немедленно набросилась на него тетка Валя. – Криворукая сто лет дымоход не чистила, и ты еще тут пылишь!
– Надо же глянуть, что жахнуло, – пояснил Сергей, шаря вслепую.
– Мозги вон у нее жахнули, до сих пор трясется. |