Да, получилось. Отлично.

– Соль принесла Света? Слышите? Света?

Сдвинулись белесые брови.

– Вы хорошо ее знали?

Снова тот же жест.

– Дружили вы с ней?

Да, верно.

– Вы сами попросили у нее соли?

Запекшиеся губы зашевелились, больной проговорил:

– Да, сам. Домой хочу. Она не сама… предложила. Вы не ругайте… мне надо было много… я виноват.

Собственно, можно было уже уходить. И все-таки Оля, поколебавшись, пожала бессильные влажные пальцы:

– Ничего. Поправляйтесь.

И бесшумно вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Сестра, ожидавшая в коридоре, глянула на часы и одобрительно кивнула: всего семь минут. Оле же показалось, что она постарела лет на десять.

В коридоре Маргарита Вильгельмовна объясняла милиционерам:

– Они на станции работают второй месяц, принимают вагоны с репарациями. Пригнали бригаду вольных военнопленных, а они мобилизованы весной сорок пятого…

– Последний призыв, то есть, – уточнил Сорокин.

– Да, клерки. Те, что всю войну отсиживались за письменными столами. Куда им. А этот – прожженный, видавший виды. Быстро пролез в бригадиры – он-то знает, как ломом орудовать, наловчился. Начали выдавать по сто двадцать – сто пятьдесят процентов выработки, отъедаться. А тут, как на грех, по их сортирному радио донесли: аллес, не едем в этом году на родину. Все приуныли, а этот как с цепи сорвался. Как же – несправедливо.

– Кто его звал сюда? – не выдержав, возмутился Акимов.

– Это – да, но надо же понимать, что у них свои понятия о чести и бесчестии, – развела руками врач. – Да и непривычные они к нашей пунктуальности… ну, сами знаете: «Со дня на день», «скоро» – а там уж и «через год».

– Не без этого, – ухмыльнулся капитан. – А он, значит, разобиделся?

– Не то слово. Сам голодал, других на голодовку подбивал, в сугробах валялся и прямо симулировал… Особенно артистично у него ангина пекторис получалась. Редкий талант.

– Вот и доигрался, – кровожадно вставил Сергей.

– И хорошо еще, что только один доигрался, – заметил, вздохнув, Сорокин.

– Понимаю ваше облегчение, хотя рановато радоваться, – серьезно отозвалась главврач. – Ему крупно повезло, что до выхода на работу всю пайку усиленную свою съел, восемьсот граммов за ударную выработку – иначе бы капут. А так, дорогие мои, если нечто подобное повторится, то всех не откачаем. Вспомните, Николай Николаевич, как в Шталаге, что под Нюрнбергом…

По огорченному сорокинскому виду Акимов понял, что начальство помнит, о чем идет речь.

Врач веско повторила:

– Нет у нас ресурсов на такое количество больных – неважно, пленных или наших. И потом, такого рода варварские методы могут иметь продолжение – кто поручится, что таинственные мстители не пойдут дальше – отравленная вода в цистерне или еще что поинтереснее. Хочется надеяться, что это случайность, но вы же понимаете, что это не так… А, Оля, – врач остановила девушку, которая, повесив халат, собиралась уже скромно удалиться, – ты куда это, тихой сапой?

– Сказал что? – прямо спросил Сорокин.

– Нет, – горестно заявила Оля, глядя прямо чистыми, честными глазами.

…Стараясь не торопиться, она покинула помещение больницы, нарочно размеренным шагом прошла за угол, незаметно оглядываясь, чтобы проверить, не следит ли кто.