– Голубей кормили, – заявила Оля, и младший, прищурившись, глянул вверх:

– Ух ты, батя, прилетели опять. Живем!

Старший подытожил:

– Ладно, живы все – и то хорошо. Наведались бы в отделение, если тут дела такие.

Колька согласился. На этот раз совершенно искренне. Оля все прижималась к нему, все щупала руками, точно не веря, что Колька жив-здоров и это точно он. Но держалась молодцом, разрыдалась, только когда они остались наедине.

* * *

Свежий поворот, как всегда, принесла в своей сумке товарищ письмоносица Ткач. Сорокин обратил внимание на конверт без штемпеля и марки:

– А это что за таинственное послание?

– Не знаю, – рассеянно ответила Ткач, проверяя, за все ли расписался капитан. – Написано – вам, значит, вам. В дверь почтового отделения было всунуто, когда я пришла.

– А вдруг бомба там?

– Тогда тем более – вам… Разберетесь, в общем.

Николай Николаевич пообещал, что постарается.

Чтобы не множить отпечатки, капитан натянул перчатки, осмотрел депешу. Обычный маркированный конверт, стандартная сорокакопеечная марка восьмого выпуска. В надлежащих полях проставлены адрес и номер отделения, написанные, точнее, начертанные идеальными печатными буквами.

«Красиво начирикано, хотя и явно в спешке». – Сорокин взвесил конверт в руке, посмотрел на свет – ничего подозрительного не усмотрел, но все-таки чем черт не шутит. Он надел плащ и отправился вскрывать конверт в стороне от людей и жилья.

– Что-то циклоп наш сегодня опаздывает, – заметил Остапчук, шаря по карманам в поисках ключа. Обычно они, вовремя пришедшие на службу, заставали начальство уже на посту.

– Ничего, найдется, – обнадежил Акимов и поставил чайник.

С первыми плевками закипающей воды отделение наполнилось посетителями.

– А, неугомонный дуэт Пожарский – Гладкова, – благодушно поприветствовал Сергей. – Вижу, с горячими новостями о чем-то важном.

– Привет, комсомол и ударник, – шутливо козырнул Остапчук, – чего не на занятиях? Чаю?

Колька, поздоровавшись, степенно вытер ноги и поблагодарил:

– Спасибо, Иван Саныч.

– С новостями мы, – заявила Оля, в отличие от Кольки наскипидаренная и дерганая.

– Ну, излагайте, – пригласил Акимов, посерьезнев.

Колька открыл было рот, но смутился и сказал:

– Гладкова, давай лучше ты, а то я обещал не материться, слов не найду.

– Хорошо, – согласилась она, хмуря лоб, – только вы меня не перебивайте. Я и так собьюсь.

Старшие товарищи пообещали, и Оля принялась описывать эпическую картину обнаружения Светки с ворованной сковородкой, опустив, как и поклялась, откуда у «дяди Коли» появился мышьяк в соли. Рассказала о раскрытии деятельности подполья малолетних идиоток, возглавляемое талантливой и все равно подлой теткой, нахально именующей себя Чайкой. Не опустила даже подробности произошедшего внутри голубятни, хотя об этом не то что рассказывать, вспоминать было гадко, до рвоты. Предъявила пакет с белым порошком.

Она очень старалась, но все равно получилось непонятно, сбивчиво, непоследовательно – однако и Акимов, и Остапчук явно поняли, о чем идет речь. Более того, складывалось впечатление, что и у них в головах что-то тоже сложилось, да еще как.

– Чего же вчера не зашли, адрес забыли? – только и спросил Остапчук.

– А чего горячку пороть? – буркнул Колька. – Если этот хмырь наверняка завалит в восемь часов птицу кормить.