Как назло, дождь зарядил с удвоенной силой – странно было отказываться, не вызывая подозрений. И Оля решилась.

Внутри «товарищ Валентин» зажег свечку и принялся шарить по углам, бормоча «Куда я его дел-то… а, вот. Нет, не то… где же это» и переставляя Олю, как мебель, то туда, то сюда. Само собой получилось, что она оказалась зажатой в угол, а между ней и выходом очутился этот крысюк белобрысый.

– А вот и наш пакетик. – Он опустил его ей в карман и тотчас, оставив клоунство, уже без церемоний запустил свои грабли под Ольгино пальто.

– Не трожьте!

Он ничуть не смутился.

– Ну, чего ты как маленькая? Вот надо будет втереться в доверие к гаду какому-нибудь – и что делать будешь? Надо все уметь. Ко всему надо быть готовой заранее. Вот попадешь в застенки – а там мало ли. Лет-то тебе сколько, пора уж, а? Ну, что ты. – А сам все шарил и шарил, тянул и тянул. – Посидим, а если опытная, то и прилечь можем. Смотри, как раз сенцо есть, мягкое, – приговаривал он и все лез своими лапами, и это было так противно, как будто рук у него было не две, а все восемь, как ног у паука.

Тогда Оля, задыхаясь от гадливости, хлестнула наотмашь по этой крысиной роже, по липким раскосым глазам, по впалым щекам. Он взвыл, закрылся руками, размазывая по морде юшку, отшатнулся. Оля выскользнула из угла, бросилась в дверь, выскочила под дождь, а там из-за угла уже выбежал Колька, на ходу вытаскивая из кармана нож.

– Вали отсюда! – крикнул он.

– Я с тобой…

– Беги, дура! – И потащил ее к забору.

А сзади уже поспешал, матерясь и чертыхаясь, враг.

Колька резко повернулся, инстинктивно выставив перед собой нож. Увидев невесть откуда взявшегося парня, Валентин сбавил ход, сплюнул:

– Это еще что…

Сузив и без того косые глаза, смерил препятствие с ног до головы, прикинул – и уже не торопясь, спокойно, достал из-за спины пистолет. Левой рукой.

Заметались сполохами отблески фар проходящей электрички – Колька почему-то вспомнил, что «восемь тридцать три» пролетает мимо без остановки, и эта никчемная мысль разозлила его еще больше. Тем более что этого света – быстрого, тотчас угасшего – оказалось достаточно, чтобы разглядеть противника.

Да, это был он, тот самый, с платформы. Даже значки были те же. Торчащие скулы, кожа блеклая, нос уточкой, белые волосы, прилипшие ко лбу. И раскосые глаза – лютые, как у волка, горящие нечеловеческим зеленым огнем. Скаля зубы – острые, выпирающие, – он, не торопясь, с видимым удовольствием стал поднимать пистолет. Колька, понимая, что сейчас будет, как бы со стороны, отрешенно смотрел на черное дуло.

И вдруг к платформе с ревом подлетела «восемь сорок две», грохнули двери, высыпал народ. И тотчас взмыл под небеса Олин крик, неузнаваемый, бабский:

– Ой, убивают!

Бандит весь дернулся, как от удара током, перестал скалиться, сплюнул своей невероятной цевкой:

– Счастье твое, щенок. Посчитаемся после, ничего.

Пятясь, не снимая Кольку с мушки, он дошел до другого края участка и легко перемахнул через забор. Со стороны отодвигающейся доски, с улицы уже слышался топот и голоса. Спрятав нож, Колька, чтобы не утруждать людей, сам вылез наружу.

– Где он? – спросила, переводя дух, Оля. Сзади нее маячили двое знакомых, соседи, отец и сын, рабочие с завода «Калибр».

– Свалил, – ответил Колька, пожав плечами, – через забор знатно сигает.

– Волейболист, – криво усмехнувшись, сплюнул старший, – носит вас, ребята, невесть где, невесть зачем.