Воздух был свеж и приятен. Теплые, яркие лучи солнца наискось пронизывали листву тополей. А как она боялась в этом лесу ночью! В этом прекрасном, таком приветливом лесу, полном веселых белочек, скачущих по ветвям. Такой же зверек пробежал ей по ноге ночью и испугался, должно быть, больше, чем она. Летучие мыши, разумеется, не так милы. Какая-нибудь из них вполне могла запутаться в волосах. Но они сейчас спят, наверное, вися где-нибудь на ветках. А может, они живут в пещерах? Какая, впрочем, разница?

Она громко рассмеялась.

О, как зелен и свеж лес, и какая приятная прохлада в нем рано утром! Надо же, а она прошлой ночью вообразила, что кто-то наблюдает за ней и Эллери в этом лесу!

Она медленно шла по извилистой лесной дороге, глядя под ноги, чтоб не споткнуться о корни. Наклонилась, чтобы сорвать белый цветок. У него оказался просто замечательный запах.

Да, Эллери… По крайней мере, она никогда больше — да, да, никогда! — не будет считать его глупцом.

Она дошла до старой дороги. Днем до нее, казалось, идти вдвое ближе, чем ночью. Тут было просто необычайно красиво. О! Белочка!

— Иди сюда, дурашка, не бойся. Я сейчас найду тебе орешек!

Зверек встал на задние лапки, недоверчиво поглядел на нее и отбежал чуть подальше.

Никки пошла за ним.

— Ну иди же сюда. Я тебя не обижу.

Белка легко запрыгнула на сук и вмиг исчезла в ветвях.

Никки побежала вокруг дерева. И вдруг остановилась, как вкопанная.

Машина. Санитарная.

Прямо на старом лесном проселке. Странно. Что тут, в овраге, делать санитарной машине?

Она подошла ближе.

И в самом деле санитарная машина, судя по всему. Но почему у нее в кузове нет окон? И где водитель? Он, наверное, забуксовал здесь и пошел за помощью. Да, видимо, так оно и есть. Вон у дерева стоит лопата. Наверняка шофер застрял и хотел обкопать колеса. Никки посмотрела на пустые сиденья рядом с водителем, обошла машину сзади и остановилась.

Да, здесь кто-то копал, но не около задних колес. Они стояли на твердом. Рядом с дорогой кто-то выкопал глубокую яму в мягкой лесной земле — метра полтора в длину и довольно глубокую.

И задняя дверь машины открыта. Ей стало страшно, но какая-то сила, которой она не могла противиться, заставила заглянуть внутрь фургона. Она заглянула — и у нее перехватило дыхание. Во рту и в горле появилась противная сухость…

Она не могла оторвать взгляда от того, что там лежало, — совершенно белое лицо, застывшее в неестественной позе тело, скрюченные пальцы!

Ужас! Ужас! Но она не могла отвести глаз. Она просто оцепенела.

Ей захотелось крикнуть, но она не смогла. «Если я не закричу сейчас, я сойду с ума», — подумала она. Но все тело было как парализованное и совершенно не повиновалось. «Надо закричать… Иначе я сойду с ума…»

Но ведь кричит же кто-то? Она? Нет. Это эхо. Сотни голосов, полных ужаса, разносятся по оврагу, а почему же не может крикнуть она?

Она знала, что теперь будет с ней. Но это случилось не сразу… Сильные пальцы сомкнулись у нее на горле и стали сжиматься. Медленно, неотвратимо, как будто железный обруч. У нее померк свет перед глазами. И белое лицо трупа пропало тоже. Все завертелось вокруг, быстрее, быстрее…

Она уже лежала на земле. Кто-то бросил ее лицом в мох, заломил руки и тяжело надавил коленом на спину.

Все перед ней вертелось быстрей, быстрей и наступала все большая тьма. Глухая тьма…

Надо только быстро записать это, пока не забылось. Да, нужно всегда все записывать сразу же. Но ей нечем записать. И не на чем. Попросить ручку у Эллери? Нет, не годится… Но чем же еще записать… Чем…

19

Эллери Квин, который что было сил бежал по извилистой лесной тропинке, услыхал, как взревел мотор.