|
Дмитрий, что с рукой? Ранен? Каданцев бесцеремонно, с недюжинной для такого худощавого человека силой задрал Димке левый локоть. Тот удивленно охнул: рукав куртки от локтя до манжеты оказался темным от пропитавшей ткань крови. — Ёханый бабай, где это тебя? Когда?! — Федор удивился не меньше самого Димки. — Да уж, не бывает так плохо, чтобы не могло быть еще хуже. Поняв по растерянному и озадаченному взгляду парня, что тот и сам не понимает, как это случилось, Каданцев подстегнул к действию Федора: — Кротов, не стой столбом! И так на два часа задержались. За работу! — Да я уже исчез! — Федор быстрым шагом двинул в заданном начальством направлении. — Сам проверься, не зацепило ли где, — бросил вдогонку Каданцев, — и охламонам с Электрозаводской скажи. Если что не так, мигом к доктору. — Понял, понял я, Альберт Георгиевич! — Дмитрий, за мной. Раз на ногах держишься, значит, ничего страшного. Димка покорно отправился с Каданцевым, привычно придерживая рукой сползающий с плеча ремень автомата и мрачно размышляя, когда это его угораздило зацепить руку, и главное — чем. Самое странное, что рана, если, конечно, там рана, а не царапина, его не беспокоила. Не выветрился адреналин из крови? Рука сгибалась и разгибалась нормально, он специально проверил, пока шагал за Каданцевым, — никаких болезненных ощущений. Может, это и не его кровь вовсе? Тогда чья? Бред какой-то! Парень отлично помнил, что с того момента, как они спрыгнули с мотовоза и выжгли к чертовой матери гнездо этих мерзких хохотунчиков, ни одна тварь до них не добралась. Может, зацепил за что-нибудь на самом мотовозе, пока ехали? Там полно острых углов. Тогда почему нет боли? Бесплодные размышления явно пошли по кругу, и Димка мысленно плюнул, сворачивая за Каданцевым к палаткам административного сектора. Каданцев… Интересный мужик. Сколько Димка помнил заместителя отца, а помнил он его с того момента, как появился на Бауманской, тот всегда относился к нему… как бы это выразить… ровно, что ли? Несмотря на то что пацан был усыновлен самим Сотниковым, Димка никогда не ходил у Каданцева в любимчиках, Альберт Георгиевич относился к нему так же требовательно, как и ко всем остальным. Требовательно — но и справедливо. Всегда разберется, что к чему, прежде чем принимать меры, и за проступок спустит шкуру без всяких поблажек и снисхождений. Ну а после этой паршивой истории, когда Димка вернулся несостоявшимся сталкером, да еще и калекой, когда приятели, прежде завидовавшие ему, теперь за напускным сочувствием прятали снисходительную усмешку при встрече, Каданцев, пожалуй, остался единственным, кто не изменил своего отношения к парню. Именно за это Димка и был ему благодарен. Когда он вслед за Каданцевым вошел в просторную санитарную палатку, дежуривший этой ночью врач бодрствовал за столиком в углу, спиной к четырем пустующим койкам. Рядом стояла металлическая этажерка, полки которой были забиты медицинской литературой. Часть книг нашли и принесли сталкеры с поверхности Бауманской, что-то было выручено на бартер у браминов с Полиса, что-то привозили на продажу заезжие челноки — за пару десятков лет скопилась хорошая врачебная библиотечка. Доктору, Семену Натановичу Брамцу, было уже далеко за семьдесят. Этот сухонький, седовласый старикан с вечно усталым морщинистым лицом, крайне медлительный в движениях, все еще отлично знал свое дело. Свет яркой электрической лампочки отражался в широкой плеши, обрамленной короткими седыми волосами, бородка клинышком двигалась вместе с подбородком — читая, доктор что-то беззвучно проговаривал про себя. |
