– Опять бомбить будут?

Не бомбить, а взрывать, но в детали я вдаваться не стал – лишь кивнул.

Подошел Ахметшин, отряхиваясь от паутины. Дед на него зыркнул, но ничего не сказал. Что могли – сделали. Может, и дойдет до него, что с немцами шутки лучше даже не пробовать устраивать.

Мы вышли на улицу и остановились на крыльце. Ильяз продолжал попытки избавиться от мусора.

– Ладно, пойдем, прогуляемся, надо встретиться с одним человеком, – сказал я и спустился со ступенек.

– А бочему вчера не бошли? – мой помощник засеменил рядом со мной, пытаясь подстроиться под мой шаг.

– Так вчера там и встречаться было не с кем, – объяснил я. – Может, и сейчас еще нет никого. Так что не бухти, успеешь еще належаться. Да и идти не особо далеко.

Хоть и не короткими, но всё же перебежками, мы добрались до нужного места за каких-то минут сорок, не больше. Хоть и рвануло сравнительно недалеко только однажды, но рисковать всё же не хотелось.

Явочная квартира была в обычном старом четырехэтажном доме. Вроде и от центра недалеко, но район какой-то глухой. Здание особо от налетов не пострадало: в парочке окон, стекол не хватало и они были прикрыты драной фанерой, а так терпимо. А с другой стороны, вид с фасада был пошарпанный, так что вряд ли немецкие квартирьеры вряд ли обратят на него внимание в первую очередь. Самое то для явки.

Мы поднялись на третий этаж и остановились перед старенькой дверью, на которую была привинчена маленькая деревянная табличка с полуосыпавшейся надписью «Е.М. Линкевич». Звонка не было и я постучал. Никакого условного знака, все эти «пять раз длинными и восемь короткими» хороши для кино, а в жизни бдительные соседи быстро обратят внимание на все эти шаманские бубны. Чем проще тем лучше.

Открыл нам высокий сутуловатый мужчина в возрасте сильно за полтинник, опирающийся на тросточку. Глянешь на лицо – типичный польский пан, с орлиным профилем и волевым взглядом. Он посмотрел на меня в приоткрытую дверь (цепочку не снял, осторожный) и неожиданно высоким голосом спросил:

– Вам кого?

– Я от Ираиды Матвеевны, насчет лука, – произнес я дурацкую фразу пароля.

– Лук кончился, – ответил он, – но осталось немного чеснока.

Нет, вот скажите, кто хоть придумывает все эти пароли про славянский шкаф? А ну попроси кто-нибудь этого Линкевича предъявить обещанный чеснок, а у него – ни зубчика? Или спроси адрес пославшей? Нет, друзья, все эти подпольные побегушки не для меня. Не на того учился.

Хозяин цепочку снял и нас впустил. Буркнул: «Разуваться не надо» и прошаркал дальше. Ну, мы за ним, не торчать же на пороге. Руку из кармана я не доставал, парабеллум с предохранителя снял еще на лестнице. Надо будет избавляться от этой привычки, а то с немцами и объяснить не успеешь, откуда трофей – гестапо, формальный допрос, и как особая честь – возможность самому выкопать могилку.

Прошли мимо комнаты, где я заметил сидящую на стуле яркую блондиночку в сереньком платье. Она вкручивала запалы в гранаты.

– Не подорвешь нас? – я тормознул, Ильяз толкнул меня в спину.

– Уж будь уверен – обожгла меня взглядом женщина.

Посмотрела, будто живого тигра в зоопарке без клетки встретила. Красивая, лет двадцать пять – двадцать семь, с аппетитными выпуклостями. Губы подведены, глазки тоже тушью обработаны. На губе справа такая родинка, «мама я женюсь». Во времена Екатерины аристократки любили таки мушки на лице рисовать. Но эта нет, оригинальная.

– Я Соловей – придумал себе кличку – А ты?

– А я, «Проходите мимо, товарищ» – блондинка нахмурилась, приоткрыла газету на столе.