Конечно, занятно бы поглядеть, как знаменитый авиаконструктор проходится колесом и держит стойку, но мне это ни к чему: эти движения симметричны во времени; только и того, что в обратном прокручивании колесо будет не справа налево, а слева направо. А его ходьба с поворотами да ошеломленное лицо - это пригодится.

    -  Са-ша! - Багрий полководческим жестом направляет меня обратно на обрыв.

    Иду. Почему, собственно, он нацеливает меня на годовой заброс? А ну, как сейчас выяснится, что это диверсия, взрывчатку кто-то сунул… Тогда все меняется, заброс на сутки, даже на часы?.. Нет. Второй самолет упал так, вот в чем заковыка. Одной конструкции и с одного завода. Слабина заложена при изготовлении, а то и в проекте.

    Снова ложусь над обрывом в том месте, где примял траву. Стало быть, будущее для меня - в прошлом. Год назад… это были последние недели моей работы в том институте. Я сознавал, что не нашел себя в микроэлектронике, маялся.

    Даже раньше времени ушел в отпуск. А сразу после отпуска меня зацапал Багрий-Багреев, начал учить драить и воспитывать. Так что эти отрезки моей жизни наполнены содержанием, менять которое накладно… Отпуск? О, вот зацепка: шесть дней на Проне - есть такая река в Белоруссии. Шесть дней, которые я хотел бы пережить еще раз. Только целиком-то теперь не придется…

    Первые дни - финиш заброса, последние - просвет. Даже не последние, а все три дня от момента встречи с Клавой пойдут под просвет. Да, так: там с ней у нас все началось и кончилось, никаких последствий в моей дальнейшей жизни это не имело - содержание этих дней можно изменить.

    Жаль их, этих трех дней, конечно. А ночей так еще больше. Впрочем, в памяти моей тот вариант сохранится. А то, что из ее памяти он исчезнет, даже и к лучшему. И для меня тоже: снимается чувство вины перед ней. Все-таки, как говорят в народе, обидел девку. Обидел, как множество мужчин обижает многих женщин и девушек, ничего нового - а все нехорошо.

    V. ЦЕЛЬ ТРЕБУЕТ ГНЕВА

    Похоже, что эти четверо внизу что-то нашли: собрались вместе, осматривают, живо жестикулируют. Двое с найденными предметами быстро направляются вверх, двое остаются там, собирают свои приборы.

    Я тоже поднимаюсь, иду к палаткам: наступает то, что и мне следует знать досконально. Двое поднимаются из-за края косогора: первым долговязый, немолодой, с темным морщинистым лицом руководитель поисковой группы, за ним другой - пониже и помоложе. Оба несут серые обломки, аккуратно обернутые бумагой.

    Бекасов прогуливающийся все там же, при виде их резко меняет направление и чуть не бегом к ним:

    -  Ну?

    -  Вот, Иван Владимирович, глядите, - задыхающимся голосом говорит старший поисковик, разворачивает бумагу. - Этот из кабины достали, этот выкопали под правым крылом. А этот, - он указывает на обломок, который держит его помощник, - в трехстах метрах на север от самолета валялся. И ступицы будто срезанные.

    -  Ага, - наклоняется он, - значит, все-таки винты!

    -  Я тоже подхожу, гляжу на обломки, это лопасти пропеллеров - одна целая и два куска, сужающиеся нижние части.

    -  Да винты-то винты, вы поглядите на излом. - поисковик подает Бекасову большую лупу на ножке.

    Тот склоняется еще ниже, смотрит сквозь лупу на край одного обломка, другого - присвистывает:

    -  А ну, все под микроскоп!

    И они быстрым шагом направляются в шатер; я за ними. Возле входа курят и калякают главный инженер Николай Данилович, нач-цеха винтов Феликс Юрьевич и Лемех.