-  Похоже, что винты, - говорит на ходу Бекасов.

    -  Что - похоже? Что значит: похоже?! - высоким голосом говорит Феликс Юрьевич, устремляясь за ним в палатку. - Конечно, при таком ударе все винты вдребезги, но это ни о чем еще не говорит… - Однако в голосе его - паника.

    В палатку набивается столько людей, что становится душно; на лицах у всех испарина.

    -  Сейчас посмотрим! - старший поисковой группы крепит зажимами на столике металлографического микроскопа все три обломка, подравнивает так, чтобы места излома находились на одной линии; включает подсветки. В лучинках их изломы сверкают мелкими искорками-кристалликами.

    Поисковик склоняется к окуляру, быстро и уверенно работает рукоятками, просматривает первый обломок… второй… третий… возвращает под объектив второй… Все сгрудились за его спиной, затаили дыхание. Тишина необыкновенная. Я замечаю, что средний кусок лопасти почти весь в чем-то коричнево-багровом. Засохшая кровь? Это, наверно, тот, что достали из кабины.

    Поисковик распрямляется, поворачивается к Бекасову:

    -  Посмотрите вы, Иван Владимирович: не то надрезы, не то царапины - и около каждой зоны усталостных деформаций… - и уступает тому место у микроскопа.

    -  Какие надрезы, какие царапины?! - Феликс Юрьевич чуть ли не в истерике. - Что за чепуха! Каждая лопасть готового винта перед транспортировкой на склад оборачивается клейкой лентой - от кончика до ступицы! Какие же могут быть царапины?!

    -  Да, - глуховатым баском подтверждает главный инженер. - А перед установкой винта на самолет целостность этой ленты мы проверяем. Так что неоткуда вроде бы…

    -  Ну, а что же это по-вашему, если не надрез?! - яростно поворачивается к ним Бекасов. - У самой ступицы, в начале консоли… хуже не придумаешь!

    Глядите сами.

    -  Позвольте! - начальник цеха приникает к объективу, смотрит все три обломка. Это очень долгая минута, пока он их смотрит. Распрямляется, поворачивается к главному инженеру; теперь это не мужчина «кровь с молоком»

    -  кровь куда-то делась, лицо белое и даже с просинью; и ростом он стал пониже. - О боже! Это места, по которым отрезали ленту…

    -  Как отрезали? Чем?! - Бекасов шагнул к нему.

    -  Не знаю… Кажется, бритвой. Кто как… - И голос у Феликса Юрьевича сел до шепота. - Это ведь операция не технологическая, упаковочная, в технокаре просто написано: «Обмотать до ступицы, ленту отрезать».

    …Даже я, человек непричастный, в эту минуту почувствовал себя так, будто получил пощечину. Какое же унижение должен был пережить Бекасов, его сотрудники, сами заводчане? Никто даже не знает, что сказать, - немая сцена, не хуже чем в «Ревизоре».

    Завершается эта сцена несколько неожиданно. Лемех выступает вперед, левой рукой берет Феликса Юрьевича за отвороты его кримпленового пиджака, отталкивает за стол с микроскопом - там посвободнее - и, придерживая той же левой, бьет его правой по лицу с полного размаха и в полную силу; у того только голова мотается.

    -  За Диму… за Николая Алексеевича!.. За этих… - Голос Петра Денисовича перехватывает хриплое рыдание и дальше он бьет молча.

    У меня, когда я смотрю на это, мелькают две мысли. Первая: почему Артур Викторович не вмешается, не прекратит избиение, а стоит и смотрит, как все?

    Не потому что жаль этого горе-начальника, нет - но происходит эмоциональное укрепление данного варианта в реальности, прибавляется работа мне… Багрий не может этого не знать.