-  Да, бывает, - сказал я, переводя дух. - Это называется сон. Ты спишь и видишь сны.

    Мы пошли шагом. Где-то позади трещала кустарником Майка.

    -  Откуда это берется? - спросил Малыш. - Что это такое - сны?

    -  Небывалые комбинации бывалых впечатлений, - отбарабанил я.

    Он не понял, конечно, и мне пришлось прочесть еще одну большую лекцию

    -  о том, что такое сны, как они возникают, зачем они нужны и как было бы плохо человеку, если бы их не было.

    -  Чеширский кот! Но я так и не понял, почему я вижу во сне то, чего раньше не видел никогда.

    Майка нагнала нас и молча пошла рядом.

    -  Например? - спросил я.

    -  Иногда мне снится, что я огромный-огромный, что я размышляю, что вопросы приходят ко мне один за другим, очень яркие вопросы, удивительные, и я нахожу ответы, удивительные ответы, и я очень хорошо знаю, как из вопроса образуется ответ. Это самое большое удовольствие, когда знаешь, как из вопроса образуется ответ. Но когда я просыпаюсь, я не помню ни вопросов, ни ответов. Помню только удовольствие.

    -  М-да, - сказал я уклончиво. - Интересный сон. Но обьяснить его я тебе не могу. Спроси у Комова. Может быть, он объяснит.

    -  У Комова… Что такое - Комов?

    Мне пришлось изложить ему нашу систему имен. Мы уже огибали болото, и перед нами открылся корабль и посадочная полоса. Когда я закончил, Малыш вдруг сказал ни с того ни с сего:

    -  Странно. Никогда со мной так не было.

    -  Как?

    -  Чтобы я хотел для себя и не мог.

    -  А что ты хочешь?

    -  Я хочу разделиться пополам. Сейчас я один, а чтобы стало два.

    -  Ну, брат, - сказал я, - тут и хотеть нечего. Это же невозможно.

    -  А если бы возможно? Плохо или хорошо?

    -  Плохо, конечно, - сказал я. - Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать… Можно разорваться пополам. Это совсем плохо. Можно заболеть: называется - раздвоение личности. Это тоже плохо, но это можно поправить.

    -  Больно? - спросил Малыш.

    Мы ступили на рубчатку. Том уже катил навстречу, катя перед собой мяч и радостно мигая сигнальными огоньками.

    -  Брось об этом, - сказал я. - Ты и в целом виде хорош.

    -  Нет, не хорош, - возразил Малыш, но тут набежал Том и началась потеха.

    Из Малыша градом посыпались вопросы. Я не успевал отвечать. Том не успевал выполнять команды. Мяч не успевал касаться земли. И только Малыш все успевал.

    Со стороны это выглядело, наверное, очень весело. Да нам и на самом деле было весело, даже Майка в конце концов разошлась. Наверное, мы были похожи на расшалившихся подростков, которые удрали с уроков на берег океана. Сначала еще была какая-то неловкость, сознание того, что мы не развлекаемся, а работаем, что за каждым нашим движением следят, что между нами и Малышом осталось что-то тяжкое, недоговоренное, а потом все это как-то забылось. Остался только мяч, летящий тебе прямо в лицо, и восторг удачного удара, и злость на неуклюжего Тома, и звон в ушах от удалого гиканья, и резкий отрывистый хохот Малыша - мы впервые услышали тогда его смех, самозабвенный, совсем детский…

    Это была странная игра.