– Полноват Лева, – сказал он.

    Полные плохо переносили перегрузки.

    – Похудеет, – бодро сказал Панин. – Захочет, так похудеет.

    Панин потерял шесть кило, прежде чем научился выдерживать пятикратные перегрузки, положенные по норме. Это было необыкновенно мучительно, но он очень не хотел к дистанционникам. Он хотел быть штурманом.

    В станине открылся люк, оттуда вылез инструктор в белом халате и отобрал у Нгуэна и Гургенидзе листки с записями.

    – Кондратьев и Панин готовы? – спросил он.

    – Готовы, – сказал дежурный.

    Инструктор бегло проглядел листки.

    – Так, – сказал он. – Нгуэн и Гургенидзе свободны. У вас зачет.

    – Ух здорово! – сказал Гургенидзе. Он сразу стал лучше выглядеть. – У меня, значит, тоже зачет?

    – У вас тоже, – сказал инструктор.

    Гургенидзе вдруг звучно икнул. Все опять рассмеялись, даже Панин, и Гургенидзе очень смутился. И Нгуэн Фу Дат смеялся, распуская шнуровку костюма на поясе. Видимо, он чувствовал себя прекрасно.

    Инструктор сказал:

    – Панин и Кондратьев, по кабинам.

    – Виталий Ефремович, – сказал Кондратьев.

    – Ах да… – сказал инструктор, и лицо его приняло озабоченное выражение. – Мне очень жаль, Сергей, но врач запретил вам перегрузки выше нормы. Временно.

    – Как так? – испуганно спросил Кондратьев.

    – Запретил категорически.

    – Но ведь я уже освоился с семикратными, – сказал Кондратьев.

    – Мне очень жаль, Сергей, – повторил инструктор.

    – Это какая-то ошибка, – сказал Кондратьев. – Этого не может быть.

    Инструктор пожал плечами.

    – Нельзя же так, – сказал Кондратьев с отчаянием. – Я же выйду из формы. – Он оглянулся на Панина. (Панин глядел в пол.) Кондратьев снова поглядел на инструктора. – У меня же все пропадет.

    – Это только временно, – сказал инструктор.

    – Сколько это – временно?

    – До особого распоряжения. Месяца на два, не больше. Это бывает иногда. А пока будете тренироваться на пятикратных. Потом наверстаете.

    – Да ничего, Сережа, – басом сказал Панин. – Отдохни немного от своих многократных.

    – Все же я попросил бы… – начал Кондратьев отвратительным заискивающим голосом, каким не говорил никогда в жизни.

    Инструктор нахмурился.

    – Мы теряем время, Кондратьев, – сказал он. – Ступайте в кабину.

    – Есть, – тихо сказал Сережа и полез в кабину.

    Он уселся в кресло, пристегнулся широкими ремнями и стал ждать. Перед креслом было зеркало, и Кондратьев увидел в нем свое хмурое, злое лицо. «Лучше бы уж меня вынесли, – подумал он. – Теперь мышцы размякнут, и начинай все сначала.