Сичков слушал, слушал нотации командира роты и смылся на экскурсию по друзьям и знакомым. Жаль. Я мечтал разобраться, кстати, и с «иностранцем». Покоя не дает его попойка с инструктором производственного обучения. Зря Малеев отнесся к этому факту с оскорбительной холодностью. По моему мнению, покопаться в нем следует.

Остались мы возле вагончиков одни. Впору продолжить так удачно начатую беседу. Сережкин за прошедшее время должен успокоиться, вникнуть в суть заданных ему вопросов, подготовить ответы. Вилять он не решится, ибо любое его виляние войдет в противоречие с откровенными сообщениями, выданными вчера.

Но не вести же серьезный разговор на улице?

– Пошли в тепло, побеседуем, – предложил я. – Что то на ветру меня просифонило до самых косточек…

Я двинулся, было к центральному вагончику, но Сережкин остановил меня:

– Ты уж извини, Баба Катя, но я должен заскочить к своим басурманам. Четвертый взвод – самый тяжкий в роте. Необстрелянный на стройке молодняк… Поговорим позже…

Не успел я возразить, как Витька ударился в бега. Издали издевательски помахал мне рукой… Нет худа без добра теперь никто не помешает трудной беседе с Родиловым. Лишь бы застать его на месте…

Сережкин, как всегда, был прав. Начальник Школьниского участка сидел в шикарном, по строительным меркам, кабинете за добротным письменным столом. Стены отделаны под дуб. Над головой Сиюминуткина, будто в почетном карауле застыли два портрета: Ельцина и Путина. На других стенах картины: натюрморт из питейного цикла «Медведи на лесозаготовках». Дырявый, в щелях пол старого вагончика покрывал добротный ковер.

В «предбаннике» – столик для секретарши и несколько стульев для посетителей.

Все – чин по чину. Даже дверь, обитую дерматином, украшает фигурная табличка, информирующая о часах приема по личным вопросам.

Такого шика нет даже у подполковника Анохина, не говоря уже о начальнике особого участка.

Перед Сиюминуткиным лежала толстая книга. Наверняка – детектив! И здесь Сережкин оказался прав. По правую руку начальника участка – стакан чая, по левую – тарелка с пирожными.

– Баба Катя! – провозгласил Родилов, торопясь мне навстречу с протянутой для пожатия рукой. – Ты ведь у меня впервые? Проходи, дорогой, присаживайся. Хоть в кресле устраивайся, хоть на диване… Вот вот Вах прискачет – сообразим на троих. Так сказать, проиграем вступление. Основное – в обед. Кругомарш пообещал приехать. Дедок наведается… Хочешь чаю с пирожными?

– Спасибо, не хочу. Плотно позавтракал.

В присутствии руководства УНР пьянки не будет Пара тостов во здравие юбиляра – шампанским, естественно, еще один – за его плодотворную трудовую деятельность на благо… и так далее.

Казарменно официалъное празднество. Это к лучшему – не выношу заплетающихся языков, циничных анекдотов, выяснения отношений по формуле: «Ты мене уважаешь? Я тебя уважаю!»

– У меня – серьезный разговор, Гена. С глазу на глаз. Прошу, не спрашивай, зачем и почему – 'просто отвечай.

Вот так сексот! Решил ударить на полную откровенность, без пояснений и прочих дамских причин. Пожалуй, такой метод, учитывая особенности характера Сиюминуткина, оправдан. Хитрить с хитрецом – зря терять время, его запутаешь, и сам запутаешься.

– Ответишь?

Родилов обошел огромный свой стол и занял место под охраной двух непробиваемых портретов. На лице – ни согласия, ни отрицания – натянутая маска полного равнодушия.

– Давай, Баба Катя, задавай свои вопросы. Смогу – отвечу. Не смогу – прямо скажу…

Нет, не сможешь, а не захочешь! Ну и черт с тобой, рискну поиграть в поддавки.