Я подчинился. Но уходить без соответствующей сдачи не привык.

– Сейчас уйду. А тебе – счастливой, беспосадочной поездки с отчетом. Можешь заглянуть к Светке, разрешаю. Авось, возвратишься добрым и чутким начальником! Кстати, пирожков с капустой не перевариваю!

Семыкин от неожиданности подавился куском пирожка. Глаза выпучены, из них от напряжения – слезы.

Ничего, пусть помучается, это полезно, вдруг научится думать.

Миновав общую комнату, я вышел на крыльцо. Вдохнул полной грудью тёплый воздух. Пошли они ко всем чертям! Запреты, непонятные поручения – надоело! Вечером умотаю в подсобное хозяйство, умыкну Оленьку и умчу ее в сопки. Только меня и видели на строительстве проклятого секретного объекта.

И снова не получилось.

– Чтой то ты, Димитрий, не заходишь на склад, – заворковал за спиной Никифор Васильевич. – Грозился зайти за шкурками – глаз не кажешь… С чего бы это, а?

Умеет кладовщик выскользнуть из сложного положения, извернуться и оказаться над собеседником. Сам же ссылался на разные причины, откладывал намеченную встречу.

Но я ощущал не только обиду, но и понятное удовлетворение. Правильно вычислил деда, протянул ниточку от ночного разговора двух «теней», в котором фигурировала операция ночью, до стариковского предложения навестить его.

Значит, кладовщик все же причастен к агентурной сети?.. А не ошибаюсь ли я, не тороплюсь ли делать скоропалительные заключения?

– Во сколько прикажете заглянуть в ваши хоромы?

– Прикажете, не прикажете… Научился словами бросаться, будто пацаны каменюками… Часов в восемь загляни – будет в самый аккурат. Шкурки получились – что надо.

4

Упоминание о необходимости обработки енотовых шкурок «святой жидкостью» я накрепко запомнил. Вечером заглянул в буфет, купил две бутылки водки. Хватит. А если и не хватит – у запасливого кладовщика найдется самогон. Однако, думаю – дело до промывания не дойдет…

Без четверти восемь подошел к дому. Калитка оказалась на запоре. Осмотрел ее, подсвечивая фонариком. Ни кнопки электрического звонка, ни цепочки, за которую нужно дернуть… Не вызывать же хозяев голосом?

Деликатно постучал по верхней планке. На участке залаяли собаки. Послышались стариковские шаги, и Никифор Васильевич приветливо открыл калитку.

– Заходи, Дмитрий, – заулыбался он. – Я уж подумал – позабыл ты по молодости о приглашении… Ох, ты, ну ты, ноги гнуты, – заохал он при виде бутылок. – Давненько не вкушал родненькую водочку. Помню, как то мы с Родькой во хранцузском ресторане раздавили цельную четверть вина… Так то ж вино – ни вару в нем, ни навару – только в туалет сбегать и опорожниться… А нашу, рассейскую, хлебнешь – душа возрадуется…

Под аккомпанемент ностальгических воспоминаний говорливого хозяина я пересек двор, поднялся на крыльцо. В дверях встретила гостя дородная хозяйка, настолько дородная, что плотно закупорила вход в избу.

– Привечай мово начальника, Никодимовна, за стол сажай, жарехой угощай. Как хранцузские мамзели ублажали Родьку пулеметчика…

– Готово, Васильич, все готово. Пока выпьете, закусите – жареха поспеет… Милости просим, гостенек, проходьте в хату…

Я послушно перешагнул порог. На широком деревенском столе, накрытом скатертью, – винегрет, холодец, квашеная капуста, соленые огурцы и помидоры. Полный гостевой набор. Торжественно водрузил посредине, между селедкой и огурцами, две бутылки «Пшеничной».