|
Трэси был игроком, не мог им не быть, нажив миллионы на нелегальном и легальном игорном бизнесе. Он знал, что играет крупно, но выигрыш стоил риска. Единственно, что его останавливало, – это телефонный аппарат, скрытый в замаскированном стенном сейфе. По этому телефону Трэси никто не звонил, звонил лишь он сам, да и то не часто и в условиях строгой секретности, повторяя вызов, пока не откликнется трубка. На этот раз она откликнулась сразу:
– Я знаю все, что вы мне скажете. Трэси ответил так же без преамбулы: – Кто‑нибудь возражает? – Не возражает, но и не одобряет. Во всяком случае, не прямо. Акция пойдет целиком под вашу ответственность. – Я не вижу возможности использовать его в наших интересах. – Есть мнения, что научный прогресс всегда можно направить по надлежащему руслу. – В легальных условиях? – Совет Безопасности пока нам не мешает. – А если я все‑таки рискну? – Если эксперимент удастся, вас не осудят. Если нет – не поддержат. Клинг! Трубка щелкнула и умолкла. Трэси запер сейф и задумался. Не поддержат? Значит, в случае неудачи – скандал. Прижмут на бирже. Слопают, может быть, африканские рудники. Потери будут исчисляться в семизначных цифрах. И все‑таки это еще не разорение. Селеста угрожает стать опасным, и Трэси лучше будет жить без него. Джошуа Игер‑Райт уже потерял тысячи долларов и Джино, стоившего десятки тысяч. Но даже миллионы можно будет воспроизвести. Нельзя было воспроизвести только потерянного времени, а в его годы оно с каждым днем становилось дороже. И Трэси нажал кнопку.
30. КНОПКА ТРЭСИ
Руди Мэрдок, личный пилот Игер‑Райта, был не только спортсменом в жизни, он был спортсменом в душе. Задача, предложенная шефом, искренне его обрадовала, как радует уверенного в своих силах атлета возможность побить олимпийский рекорд. К Селесте он был совершенно равнодушен, никаких угрызений совести не испытывал, но и славы Герострата в случае успеха не жаждал. Его радовала сама попытка перехитрить космический разум, нанести удар прежде, чем тот успеет включить свою невидимую, но непроницаемую защиту. Одно его смущало: он не хотел человеческих жертв. – Их и не будет, – уверил его Тэрри. – Все работы на острове прекращены. Сняты даже дежурства. – Но институт уже построен. – Где? В столице, а не на коралловой «мыльнице». И потом, судьба его еще не решена. По распоряжению Совета Безопасности запрещены пока все неконтролируемые контакты с Селестой. – Откуда ты знаешь? – Я еще утром говорил по телефону с Корнхиллом. Это начальник местной полиции, блокировавшей, кстати говоря, все морские подходы к рифу. Но вашему «Кондору» они не страшны. Меня больше пугает посадка в Норфолке и блокада таможенников… Но взлетно‑посадочная полоса норфолкского аэропорта приняла «Кондор», как лед пущенную без адреса шайбу, – коснулась, заскользила. Руди посадил самолет играючи, даже не покачнув грузового отсека. Встретивший Руди неопределенного возраста человек в форме гражданской воздушной администрации был пилоту хорошо знаком. Это и был Уинтер, от которого зависело выполнение всех необходимых формальностей, связанных с дальнейшим полетом. Да кто и зачем мог ему воспрепятствовать? Самолет Руди был известен на всех крупнейших рейсовых аэродромах Америки, имя его хозяина тоже. Багаж Игер‑Райта никогда не досматривался, выездные визы ему не требовались. Возможные же осложнения мультимиллионер предусмотрел сам, лично сообщив таможенным чиновникам аэропорта, что самолет его следует на Бермуды с грузом хрупких приборов из тончайшего стекла для института «Селеста‑7000» в Гамильтоне. Вскрывать ящик совершенно не требуется; слово Игер‑Райта является достаточной гарантией законности перевозки. |
