|
Абсолютно никому. Вы можете хранить тайну? – Да, сэр. – Немногие так уверены в себе. А вы? – Я уверен, что могу хранить тайну. И не сомневаюсь, что сохраню ее. – Прекрасно. Пьер сказал мистеру Гудвину: кто то хочет его убить. И все. Пьер больше ничего не добавил. Говорил ли он вам об этом? – Что кто то намеревается его убить? Нет, сэр. Ни словечка. – Говорил ли он когда нибудь об опасности или угрозе его жизни? – Нет, сэр. – Не упоминал ли он какое нибудь недавнее событие, слова или действия, которые указывали бы на возможность возникновения угрозы? – Нет, сэр. – Однако вы встречались и разговаривали с ним совсем недавно? Быть может, вчера? – Конечно. Я работаю на кухне, он – в зале, но мы обычно вместе обедаем. И вчера тоже… Я не видел его в воскресенье, поскольку ресторан был закрыт. – Когда вы услышали… узнали о его смерти? – По радио… сегодня утром. Во время передачи новостей в восемь часов. – Всего лишь пять часов назад. Вы были, понятно, потрясены, и прошло совсем немного времени. Возможно, вы припомните что нибудь из сказанного Пьером. – Не думаю, что смогу, мистер Вулф. Если вы имеете в виду что то об угрозе, о намерении убить его, то я уверяю вас – мне ничего не известно. – Вы не можете быть абсолютно уверенным. Память иногда выкидывает прелюбопытные номера. Следующий вопрос очень важен. Как Пьер Дакос сообщил мистеру Гудвину, какой то человек собирался его убить. Значит, произошло нечто экстраординарное, заставившее Пьера опасаться за свою жизнь. Когда? Накануне? Правильный ответ очень облегчил бы розыск преступника, потому то данный вопрос имеет большое значение. Как он вел себя вчера за обедом? Обыкновенно? Или было что то необычное в его поведении, настроении? – Да, сэр, было. Я вспомнил, когда вы спросили, не говорил ли он что либо об опасности. Он как будто не слушал меня, когда я разговаривал с ним, был непривычно молчалив. Когда я спросил, не лучше ли ему обедать одному, он сказал, что сильно переживает, так как перед тем перепутал заказы и принес клиентам не те блюда. Объяснение показалось мне вполне естественным. Пьер был очень самолюбив. Официант, считал он, не имеет права ошибаться, и гордился тем, что никогда еще не допустил промаха в работе. Не знаю, возможно, так оно и было. Феликс должен знать наверняка. Пьер часто говорил о вас. Дескать, всякий раз, когда вы здесь, вы предпочитаете его другим официантам. Он очень гордился своей работой. – А он в самом деле перепутал заказы? – Не знаю. Но зачем ему было на себя наговаривать? Можно справиться у Феликса. – Позднее он возвращался к этой теме? – Нет, сэр. И конечно, я никому не говорил. – Пребывал ли он в таком же настроении и в субботу? Был расстроен, подавлен? – Я не… – нахмурился Филип. – Нет, сэр. – Прошу вас, – сказал Вулф, – при первой же возможности сесть, закрыть глаза и попытаться воскресить в памяти каждое слово, произнесенное Пьером вчера. Постарайтесь изо всех сил, и вы удивитесь – как и многие до вас, – способности вашей памяти восстановить, казалось, прочно забытое. Обещаете? – Да, сэр, но не здесь. Тут я не в состоянии сосредоточиться. Потом, после работы… Обещаю. – О результатах сообщите мне или мистеру Гудвину. – Да, сэр. – Превосходно. Надеюсь скоро вас услышать. А теперь еще один важный вопрос. Если его убил кто то из работающих здесь, в ресторане, то кто это, по вашему мнению, мог быть? У кого были основания желать, чтобы он умер? Кто боялся, или ненавидел его, или же извлекал выгоду из его смерти? – Здесь, в ресторане, и вообще – никто, – энергично замотал головой Филип. |
