|
“Что же ото такое? - рассуждал он сам с собой. - Вчера мила, сегодня дуется. Будто подменили! Кик это глупо и пошло! Вчера - родня, а нынче - кредитор! Как можно так рассуждать! И кто дал ей право третировать меня, как тварь последнюю? Что я, ограбил кого-нибудь? И вчера небось знала, зачем я приехал. Хорошо же! Хотите видеть во мне кредитора - извольте! Пропади оно все пропадом!” Марыня вбежала к отцу. Плавицкий уже встал и в халате сидел за столом с разложенными бумагами. Обернувшись, он поздоровался и снова углубился в чтение. - Папа, - сказала Марыня, - я пришла поговорить насчет пана Поланецкого, ты... - Я с твоим Поланецким в два счета управлюсь, - перебил он, не отрываясь от бумаг. - Не думаю. Мне, во всяком случае, хотелось бы возвратить ему долг в первую очередь, чего бы нам это ни стоило. Плавицкий повернулся и посмотрел на дочь. - Как прикажешь тебя понимать: это опека над ним или надо мной? - спросил он ледяным тоном. - Это дело нашей чести... - И ты полагаешь, я нуждаюсь в твоих советах? - Нет, но... - К чему вообще этот пафос! Что с тобой сегодня? - Папа, я прошу тебя, ради всего... - А я тоже прошу предоставить это мне. Ты меня от хозяйства отстранила, я уступил, потому что не хочу отравлять оставшиеся мне годы ссорами с родной дочерью. Но не лишай меня хотя бы последнего угла, единственной этой комнаты, и не вмешивайся не в свое дело. - Папочка, я ведь прошу только... - Чтобы я на хутор перебрался? Какую же избу ты мне предназначаешь? Пафос Плавицкий считал, видимо, своей привилегией: он даже привстал в своем персидском халате, ухватясь за ручки кресла, - ни дать ни взять король Лир, который всем своим видом давал понять бездушной дочери, что вот-вот рухнет, сраженный ее жестокостью. У Марыни слезы навернулись на глаза, горькое сознание своего бессилия подступило к горлу. Она постояла с минуту молча и, боясь расплакаться, сказала тихо: - Прости, папа... И вышла из комнаты. А через четверть часа в ту же комнату вошел по приглашению хозяина Поланецкий, раздраженный и злой, хотя старавшийся не показывать вида. Плавицкий поздоровался, усадил его на стул, предусмотрительно поставленный рядом. - Скажи, Стах, - заговорил он, кладя Поланецкому руку на плечо, - ведь ты не собираешься крова нас лишить? И не желаешь смерти мне, который тебя встретил, как родного? И дочь мою не хочешь оставить сиротой, Не правда ли? - Ни крова, ни жизни лишать я вас не собираюсь, - отвечал Поланецкий, - и дочь чтобы ваша осталась сиротой, тоже не желаю. И прошу таких вещей не говорить, вы этим ничего не добьетесь, а мне неприятно это слушать. - Хорошо, - ответил Плавицкий, несколько задетый тем, что его прочувственная речь не произвела должного впечатления. - Но не забывай, что ты бывал в моем доме еще ребенком. - Да, бывал, с матерью, которая приезжала и после смерти тети Елены, потому что вы процентов не платили. Но это не имеет никакого отношения к делу. Долг числится за вами двадцать один год. С процентами это составляет двадцать четыре тысячи рублей. Для круглого счета, скажем, двадцать. |
