Изменить размер шрифта - +
Для круглого счета, скажем,

двадцать. Но эти двадцать тысяч вы обязаны вернуть, я для этого приехал.
     - Приехал из-за денег... - поник Плавицкий головой. - Допустим; но почему же, Стах, вчера ты был совсем другой?
     Поланецкого, который полчаса назад о том же спрашивал Марыню, вопрос этот совсем вывел из себя. Сдержавшись, он сказал:
     - Давайте перейдем к делу.
     - Не возражаю; но позволь мне сперва сказать несколько слов и не перебивай. Ты говоришь, процентов не платил. Верно. Но знаешь, какой у

меня был расчет? Твоя мать не весь свой капитал мне отдала, не знаю, к вашей ли пользе, но это дело другое. Она бы и не могла без согласия

опекунского совета. Так вот. Взял я деньги и подумал про себя: осталась женщина одна с ребенком на руках, неизвестно еще, как у нее сложится

жизнь, пускай хоть эти деньги, отданные в долг, останутся у нее про черный день, пусть проценты нарастают, со временем они ей пригодятся. И с

тех пор я все равно что ваша сберегательная касса. Твоя мать дала мне двадцать тысяч, а сейчас за мной двадцать четыре. Видишь, сколько! И ты за

это хочешь мне отплатить неблагодарностью?
     - Дорогой дядюшка, - сказал Поланецкий в ответ, - да вы, никак, меня за дурака или слабоумного принимаете. Предупреждаю заранее: меня на

эту удочку не поймаешь. Вы сказали, мне двадцать четыре тысячи причитается, где же они? Верните мне их в таком случае! И пожалуйста, без этих

жалких слов...
     - А ты имей, пожалуйста, терпение и не горячись, хотя бы из уважения к моему возрасту, - полным оскорбленного достоинства тоном возразил

Плавицкий.
     - Мой компаньон через месяц вносит двенадцать тысяч в одно дело, моя доля составляет столько же. Я, кажется, ясно сказал и еще раз заявляю:

после двух лет бессмысленной переписки я не могу и не желаю больше ждать.
     Плавицкий облокотился на стол, молча прикрыв рукою лицо.
     Поланецкий с растущей неприязнью смотрел на него, ожидая ответа и спрашивая себя: “Кто он, плут или безумец? Или законченный эгоист,

который добро и зло меряет собственной выгодой? Или воплощенье того, другого и третьего?”
     Плавицкий по-прежнему сидел, заслонив лоб, и молчал.
     - Мне все-таки хотелось бы знать... - начал Поланецкий.
     Но тот сделал знак, чтобы не мешал.
     Наконец отнял руку от лица: оно сияло.
     - Стах, - сказал он, - к чему нам ссориться, когда такой простой выход есть?
     - Какой?
     - Мергель!
     - Что?!
     - Привози своего компаньона, найди специалиста, пусть залежь оценит, и втроем оснуем компанию. Твой... как бить его, Бигель, пусть вносит

свою долю, ты тоже доплатишь, если нужно, - и дело пойдет, прибыль можно получить колоссальную.
     Паланецкий встал.
     - Извините, но я не привык, чтобы надо мной насмехались. Мне нужны деньги, а не мергель, и все, что вы говорите, - глупые и недостойные

уловки.
     Наступило тягостное молчание. Плавицкий нахмурил лоб и насупил брови с видом разгневанного Юпитера. С минуту он взглядом испепелял

смельчака, потом, шагнув к стене, на которой висело оружие, снял с гвоздя охотничий нож и протянул Поланецкому.
     - Есть и другой выход: убей! - И распахнул полы халата, но потерявший терпение Поланецкий оттолкнул его руку.
Быстрый переход