- Хорошая сторона всего этого разве что одна: значит, мой так называемый дядюшка тоже обречен?
- Сколько ниточка ни тянется, а все равно оборвется, - сказал Ямиш после минутного раздумья. - По-моему, Кшемень им не удержать, даже если
распродать Магерувку. Кого мне жаль, так это Марыню. Очень славная девушка. Вы, вероятно, не знаете, что два года назад старик вознамерился
продать Кшемень и перебраться в город и отказался от этого не в последнюю очередь благодаря настояниям Марыни. То ли из-за матери, которая тут
покоится, из уважения к ее памяти, то ли чтение на нее так повлияло - в последнее время много говорят и пишут о нашем долге перед землей,
обязанности ее держаться, - но она сделала все от нее зависящее, чтобы не допустить продажи. Бедняжка вообразила: нужно только поусердней
взяться за дело, и все образуется. Отказывает себе во всем ради этого Кшеменя. И когда ниточка оборвется, а оборвется непременно, для нее это
будет страшным ударом. Жалко девочку!
- Вы добрый человек, пан советник! - с присущей ему непосредственностью воскликнул Поланецкий.
Старик улыбнулся.
- Привязался к ней, - я ведь в некотором роде ее наставник по агрономической части. Очень будет ее не хватать.
Поланецкий помолчал, покусывая ус.
- Пусть замуж за кого-нибудь из соседей выходит, - сказал он, - вот и не придется уезжать.
- Замуж... замуж... Не так-то это просто для бесприданницы. Да и где тут у нас женихи? Гонтовский разве что. Он бы женился. Человек,
кстати, неплохой и вовсе не такой ограниченный, как говорят. Но у нее-то чувства нет к нему, а не по любви она замуж не пойдет. К тому же
Ялбжиков - именьице крохотное. А старик еще в голову себе забрал, будто Гонтовские не ровня Плавицким, - тот, кажется, и сам в это уверовал. У
нас ведь, вы знаете, всяк, кому не лень, барина из себя корчит. Один нос дерет оттого, что разбогател, другой - оттого, что разорился: а что ему
остается делать. Люди посмеются, а там, глядишь, и привыкнут. Но не о том речь. Я знаю одно: кто на Марыне женится, приобретет сокровище.
У Поланецкого у самого было такое чувство, даже убеждение. И он, примолкнув, снова стал вспоминать о Марыне, воскрешать в памяти ее образ.
И подумал, что будет тосковать по ней; но тотчас прогнал эту мысль, сказав себе, что такие встречи уже не раз бывали и неизменно забывались. Тем
не менее, когда поезд подходил к Варшаве, он продолжал думать о ней и, выходя на вокзале из вагона, пробормотал сквозь зубы:
- Как нелепо получилось! Как нелепо!
ГЛАВА IV
Первый вечер по возвращении в Варшаву Поланецкий провел у Бигеля, своего компаньона и друга еще со школьной скамьи. Чех по происхождению,
но из давно осевшей в Польше семьи, Бигель еще до объединения с Поланецким держал небольшую торгово-банковскую контору, пользуясь репутацией
осторожного, но чрезвычайно добросовестного и аккуратного дельца. По вхождении же в дело Поланецкого - еще до окончательного возвращения из-за
границы - их торговый дом, значительно расширив свои операции, стал совсем солидной фирмой. Компаньоны превосходно дополняли друг друга. У
Поланецкого, живого и предприимчивого, рождались смелые замыслы, он был дельцом проницательным и дальновидным, а Бигель - превосходным
исполнителем. Поланецкий был незаменим, когда нужно было действовать решительно, припереть кого-нибудь к стенке; когда же требовалась
осмотрительность, терпеливость, уменье обдумать, прикинуть, повернуть так и этак, появлялся на сцене Бигель. |