|
Поланецкий раньше обычного вернулся из конторы с лицом довольным и вместе серьезным. - Что, Стах, можно поздравить с успехом? - при взгляде на него вырвалось у нее невольно. Он сел подле нее и, не отвечая прямо, сказал не совсем обычным тоном: - Смотри, какая погода хорошая, совсем тепло. Пора и рамы выставлять. Знаешь, о чем я думаю последнее время? Что хорошо бы вам со Стасем поскорей уехать из города. - Если Бучинек никем еще не снят... - отозвалась Марыня. - Бучинек продан, - возразил Поланецкий. - И продолжал, взяв ее за обе руки и с нежностью заглядывая в глаза: - Послушай, дорогая, я хочу тебе что-то сказать, что-то очень приятное, только обещай, что не будешь волноваться. - Хорошо, не буду. Ну, говори же, Стах! - Видишь ли, детка, Машко бежал за границу как несостоятельный должник. А на оставшееся имущество накинулись кредиторы - хоть отчасти возместить убытки. И банк пустил все с торгов. Магерувку, ту разбили на участки и распродали, но Кшемень, Скоки и Сухотин еще можно было спасти, и - ты только не волнуйся, дорогая, - я купил их для тебя. Марыня глядела на него, не веря своим ушам. Но нет, это не шутка, он сам взволнован не меньше. И со слезами на глазах она обвила руками его шею. - Стах!!! Никакие другие слова не шли ей в эту минуту на ум, но в этом одном слились и любовь, и благодарность, и преклонение перед человеком, который так по-деловому, по-мужски сумел всего этого добиться. Поланецкий понял ее и, бесконечно счастливый, прижал к своей груди. - Я знал, что ты будешь рада, а радость твоя, видит бог, - величайшее для меня счастье. Я помню, как ты жалела Кшемень и как я тебя обидел, продав его, вот и постарался загладить свою вину при первой возможности... Но это все пустяки! Я и десятком Кшеменей не могу отплатить за твою доброту ко мне, не стою тебя все равно. Он говорил от чистого сердца, и Марыня, чуть отстранясь, сияющими, мокрыми от слез глазами посмотрела на него. - Нет, Стах, это я тебя не стою! - возразила она. - Я и мечтать о таком счастье не смела! Они заспорили, кто кого достойней, но спор то и дело прерывался, так как Марыня, прижимаясь к мужу, протягивала ему свои красивые, немного крупные губы, а он впивался в них, целуя потом ее глаза. Марыня долго не могла прийти в себя; ей хотелось то плакать, то смеяться от счастья, превзошедшего все ее ожидания. Когда-то мать уже слабеющей рукой написала ей: “В супружестве не ищут счастья, а исполняют обязанность, возложенную богом, счастье - это лишь придача, дар божий”. И дар этот был так щедр, что сердце его не вмещало. Да, бывало тяжело, она тосковала, а порой отчаивалась, но теперь все в прошлом, Стах любит ее больше всего на свете, доказав это с избытком. А он большими шагами мерил комнату, взволнованный и довольный. - Ну что же, Марыня, теперь - за дело! - сказал он с несколько даже хвастливым выражением на смуглом лице. - Как хозяйство вести, я понятия не имею, хозяйством распоряжаться будешь ты. Но управляющий из меня должен получиться неплохой. Кшемень - твердый орешек, работы там хватит на двоих. - Стах, дорогой, я знаю, ты сделал это для меня, - сказала она, прижимая руки к груди. - Но делам своим ты ущерба не нанес? - Ущерба? Ты думаешь, я на этом проиграл? Да ни вот столько! Задешево купил, совсем задешево! Бигель на что уж осторожный, и то признает, что сделка выгодная. |
