— А кто?!

— Ты не человек, Яслава, — он произнес это, глядя в глаза. — Но и только. Лишь тебе самой решать, станешь ли ты чудовищем.

От него пахло покоем.

И еще кровью. И тонкий этот аромат ныне казался Яславе самым родным, желанным.

Яська сглотнула.

— Мне придется убивать, чтобы жить?

— Иногда… редко…

— Людей.

— Не все люди достойны жизни, — Владислав отстранился, но рук не убрал. — Вспомни тех, кто едва не принес тебя в жертву… разве они не заслужили смерть?

Нет. Или да?

Яська не знала. Жрецы Иржены говорили о прощении, но разве среди все обличий богини не было лика мстящего? И если так, то, быть может…

— Убийцы. Растлители. Насильники… поверь, Яслава, мир не оскудеет без них…

— Мы будем убивать плохих людей? — эта мысль показалась спасительной, и Яська ухватилась за нее. И еще за кружевной Владиславов воротник, который опасно затрещал. — И тогда получается… мы будем творить добро?

— Будем, — пообещал Владислав, наклоняясь к губам. То ли целоваться лез, то ли воротника жаль стало. — Конечно, будем… мы будем творить добро во имя луны.

При чем тут луна, Яська не очень поняла.

Но осознала, что, быть может, воротника ему было и жаль, но целоваться он тоже лез… а почему бы и нет? Если во имя луны…

В кабинет познаньского воеводы Себастьян входил бочком, осторожненько, и благостный вид начальства лишь усугубил некие смутные подозрения, которые терзали ненаследного князя со дня возвращения его в столицы.

— Здравствуй, Себастьянушка, — ласково произнес Евстафий Елисеевич, втайне надеясь, что вид имеет подобающий.

Солидный.

— И вам здоровьица, Евстафий Елисеевич, — Себастьян огляделся, поприветствовал государей, что малеванных, что бронзового почти почтительным кивком, и только после этого на креслице казенное присел. Поерзал, поелику оное креслице за время отсутствия стало будто бы жестче, неудобней.

— Ну, сказывай, дорогой, как отдохнул… где был… чего видел…

— А то вы отчет не читали! — Себастьян возмутился почти искренне. Даром он, что ли, за сим отчетом три дня провел, гищторию в меру героическую сочинительствуя.

— Читал, — успокоил его Евстафий Елисеевич. — Презанятно у тебя вышло… душевно, можно сказать… Тайной канцелярии вот тоже понравились, особенно отдельные экзерсисы… так понравились, что прямо неудержимо их потянуло с автором познакомиться поближе.

Себастьян вздохнул. От этакого знакомства при всем желании, а желание было немалое, откреститься не вышло. И от беседы, несомненно дружеской, как Себастьяна заверили, остался неприятственный осадочек, будто бы человек, с которым, собственно говоря, беседовать довелось, отпустил его с большою неохотой…

— Вижу, уже познакомились, — Евстафий Елисеевич выводы делать умел. — Отчет твой изъяли… был ты, Себастьянушка, как есть в законном отпуске. Здоровьице поправлял… воды пил минеральные, спинку на солнышке грел. Ясно?

— Ясно.

С Тайной канцелярии станется не то, что отчет засекретить, но и самого Себастьяна под гриф поместить. Тут и знакомство с королевичем не поможет.

— Вот и хорошо… то есть, это хорошо, — Евстафий Елисеевич помрачнел, потому как предстояло ему сделать то, от чего с души воротило, однако и выбор у него был невелик.

— Говорите уже.

К начальству Себастьян привык.

И читать его умел.