|
Через 2 месяца после подачи прошенья он по команде получил запрос, но будет ли он требовать вспомоществования от правительства. Он отвечал отрицательно и терпеливо продолжал ожидать определения, хотя патриотический жар уже успел значительно остыть в эти 2 месяца. Еще через 2 месяца он получил запрос, не принадлежит ли он к масонским ложам, и еще подобного рода формальности, и после отрицательного ответа наконец на 5-й месяц вышло его определение. Во все это время приятели, а более всего то заднее чувство недовольства новым, которое является при каждой перемене положения, успели убедить его в том, что он сделал величайшую глупость, поступив в действующую армию. Когда же он очутился один с изжогой и запыленным лицом, на 5-й станции, на которой он встретился с курьером из Севастополя, рассказавшим ему про ужасы войны, прождал 12 часов лошадей, -- он уже совершенно раскаивался в своем легкомыслии, с смутным ужасом думал о предстоящем и ехал бессознательно вперед, как на жертву. Чувство это в продолжение 3-месячного странствования по станциям, на которых почти везде надо было ждать и встречать едущих из Севастополя офицеров с ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного офицера, что из героя, готового на самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя в П., в ДуванкСй он был жалким трусом; и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая эти дни последними в своей жизни, на каждой станции разбирал кровать, погребец, составлял партию в преферанс, на жалобную книгу смотрел, как на препровождение времени, и радовался, когда лошадей ему не давали.
Он действительно бы был героем, ежели бы из П. попал прямо на бастионы, а теперь еще много ему надо было пройти моральных страданий, чтобы сделаться тем спокойным, терпеливым человеком в труде и опасности, каким мы привыкли видеть русского офицера. Но энтузиазм уже трудно бы было воскресить в нем.
6
-- Кто борщу требовал? -- провозгласила довольно грязная хозяйка, толстая женщина лет 40, с миской щей входя в комнату. Разговор тотчас же замолк, и все бывшие в комнате устремили глаза на харчевницу. Офицер, ехавший из П., даже подмигнул на нее молодому офицеру. -- Ах, это Козельцов спрашивал, -- сказал молодой офицер, -- надо его разбудить. Вставай обедать, -- сказал он, подходя к спящему на диване и толкая его за плечо. Молодой мальчик, лет 17, с веселыми черными глазками и румянцем во всю щеку, вскочил энергически с дивана и, протирая глаза, остановился посередине комнаты. -- Ах, извините, пожалуйста, -- сказал он серебристым звучным голосом доктору, которого толкнул, вставая. Поручик Козельцов тотчас же узнал брата и подошел к нему. -- Не узнаешь? -- сказал он, улыбаясь. -- А-а-а! -- закричал меньшой брат. -- Вот удивительно! -- и стал целовать брата. Они поцеловались 3 раза, но на третьем разе запнулись, как будто обоим пришла мысль: зачем же непременно нужно три раза? -- Ну, как я рад! -- сказал старший, вглядываясь в брата. -- Пойдем на крыльцо -- поговорим. -- Пойдем, пойдем. Я не хочу борщу... ешь ты, Федерсон, -- сказал он товарищу. -- Да ведь ты хотел есть. -- Не хочу ничего. Когда они вышли на крыльцо, меньшой все спрашивал у брата: "Ну, что ты, как, расскажи", -- и все говорил, как он рад его видеть, но сам ничего не рассказывал. Когда прошло минут 5, во время которых они успели помолчать немного, старший брат спросил, отчего меньшой вышел не в гвардию, как этого все наши ожидали. -- Ах, да! -- отвечал меньшой, краснея при одном воспоминании. -- Это ужасно меня убило, и я никак не ожидал, что это случится. |
